Фулгрим: Палатинский Феникс - [18]

— Роскошный стол, — заметил примарх, меняя тему.

— Уверяю вас, расходов никто не считал. Жители целых деревень в аграрном поясе сегодня лягут спать голодными из-за нашего пиршества.

Коринф, похоже, не собирался ничего скрывать. Фулгрим с самого начала увидел в нем идеалиста и теперь радовался, что предположение подтвердилось. Он всегда считал идеалистов более полезными, чем прагматиков.

— Прискорбное положение дел.

Канцлер поднял на него глаза:

— Вы как будто говорите серьезно, господин Фениксиец.

— Фулгрим. Фениксиец — не титул, а прозвище, которым наградил меня какой-то неизвестный остряк при дворе отца, увидев мое облачение. — Примарх похлопал себя по доспеху, указывая на пурпурную расцветку[5]. — Впрочем, можете и дальше называть меня «господином», если настаиваете на формальностях. — Фулгрим посмотрел на визасца: — И я говорил серьезно. Как мне сообщили, большая часть населения планеты живет в такой бедности, что самый никчемный трущобник с Кемоса — когда там еще были трущобы — пожалел бы их.

— Сказано резко. — Коринф впился в примарха взглядом, словно оценивая его.

Легкая мелодия, звучавшая в банкетном зале, вдруг сменилась быстрым оживленным мотивом. В центре палаты расчистили место, и туда устремились танцоры в шелках и чеканном золоте. Гости зааплодировали в предвкушении зрелища.

— Но искренне. Потенциал вашего мира подорван войнами, лишениями и невежеством. Такие симптомы мне хорошо знакомы — в детстве я насмотрелся этого вдоволь.

— В детстве? — моргнул визасец.

Фулгрим усмехнулся, не отворачиваясь от кружащихся пар:

— Да, канцлер, когда-то и я был ребенком. Чрезвычайно одаренным, должен признать, но все же ребенком. — Примарх взмахнул рукой. — Ну, чуть повыше других детей…

Коринф рассмеялся.

— Беллерос, — сказал он. — Если хотите, чтобы я называл вас Фулгримом, зовите меня Беллеросом.

— Значит, Беллерос. Вот и хорошо, лишние формальности порой усложняют взаимодействие.

— Согласен, — кивнул канцлер. — Но формальности играют свою роль. — Он указал на сидящего за столом губернатора, который весело болтал с Голкондой: — Защищают его от тех, кто мог бы счесть прием удачной возможностью для нападения.

— Как я понимаю, не все визасцы рады грядущим переменам?

— Нет, — нахмурился Коринф. — Нет, если Пандион останется на троне.

Внимательно изучив его, Фениксиец подметил слегка покрасневшие щеки, резко участившийся пульс и пылкость, с которой говорил Беллерос.

— Его позиции прочны?

— О чем вы? — уставился на примарха Коринф.

— Стабильность зависит не от индивидуумов, а от общества в целом. Если стабильности можно добиться устранением одного индивидуума, такой вариант заслуживает рассмотрения.

— Вы убьете его.

Фулгрим пожал плечами.

— Или отправлю в изгнание. Даже с ограниченными силами я могу совершить бескровный переворот. Пандиона и его наследников несложно убрать с доски.

Фениксиец обратил внимание на Абдемона, неловко стоявшего у витражей. Все легионеры, как и Фулгрим, пришли в доспехах, чтобы дать местным еще один понятный намек. Впрочем, хотя легионеры и возвышались над другими гостями, но старались вести себя дружелюбно. К Фабию, правда, это не относилось — апотекарий, рыскавший у дальней стены, разглядывал визасцев так, словно готовился препарировать их.

Другие воины, кажется, действовали пристойнее. Тельмар зажал в углу какого-то злополучного аристократа и беседовал с ним, излучая вежливую угрозу. Квин в явном смятении изучал банкетный стол, сжимая в огромных руках крошечную тарелку. Алкеникс и Торн безмолвно смешивались с толпой, скорее наблюдая за пиром, чем участвуя в нем. Где-то гулко расхохотался Кирий, и в ответ прозвучало одобрительное хихиканье небольшой группы людей, собравшихся вокруг него.

После долгого молчания канцлер нервно сглотнул.

— Я думал, вы прибыли помочь ему.

Коринф продолжал оценивать Фениксийца, и тот буквально чувствовал, как усложняются мысленные расчеты визасца. Фулгрим не был самым крупным из братьев; он не пугал людей своим видом. Глядя на столь прекрасное и изящное создание, они успокаивались, и все, кроме особенно осмотрительных, забывали, что перед ними не просто очень высокий мужчина, а примарх.

— Я прибыл, чтобы привести Визас к Согласию. Мне хотелось бы устроить все как можно эффективнее. — Глядя, как танцоры грациозно скользят по полу, Фениксиец был не прочь присоединиться к ним… но только не сейчас. Не сегодня. — Неважно, кто правит здесь, лишь бы правил во имя Императора.

Канцлер отвел глаза.

— Значит, наших людей вы не спросите?

— Каких именно? Голодающих крестьян, упомянутых вами? Или патрициев, которые так увлеклись интригами, что поставили ваш мир на край пропасти?

— И тех и других. Сущность Визаса заключена в его народе, и сущность народа заключается в Визасе.

Фулгрим взглянул на него:

— Вы говорите как философ.

— Я и есть философ — иначе не смог бы поддерживать равновесие здесь. Реальность рождается из противоборства разногласий; чтобы разбираться в них, требуется определенная гибкость мысли.

Примарх усмехнулся, вспомнив, как часто думал о том же во Дворце на Терре. Тысячи соперничающих там фракций анализировали и интерпретировали любое слово Фениксийца, ища выгоду для себя.