Фру Марта Оули - [4]

«А, да это Оули, – ответил Хенрик. – Он служит в Берга и Бахе, „Древесные отходы“, ты знаешь».

«Какая у него красивая походка», – сказала я и повернулась в сторону господина. Он тоже остановился и посмотрел нам с Хенриком вслед.

«Это удивительно милый, славный парень», – заметил Хенрик.

«Тебе привет от Оули, – сказал мне Хенрик через пару дней. – Кажется, ты произвела на него сильное впечатление».

Через два дня Хенрик пригласил меня к себе на кофе и пунш. И первое, что бросилось мне в глаза в его комнате, это рыжая шевелюра Отто. Хенрик ушел, и мы были вдвоем с Отто и еще с какой-то дамой.

Мне было тогда двадцать два года, и я еще ни в кого не была влюблена. Я много и усердно занималась, и учеба шла вполне успешно. Многие считали меня чересчур заносчивой, а я была тихой и неразговорчивой, просто-напросто застенчивой.

В обществе Отто я впервые ощутила уверенность в себе, я поняла, что Хенрик был прав: я действительно произвела глубокое впечатление на Оули и внезапно осознала, что он нарочно попросил Хенрика познакомить его со мной. Когда я поблагодарила его за переданный мне привет и наилучшие пожелания, он покраснел. «Вы не рассердились на меня тогда? – несколько раз переспрашивал он меня. – Я столько слышал о вас, все говорят, вы ужасно способная, уже успели получить аттестат и сдать кандидатский экзамен».

В тот вечер он проводил меня до дому. Засыпая, я поняла, что с удивительной отчетливостью помню все детали его внешности. Его резко очерченное скуластое лицо, рыжие волосы, большие ореховые глаза, множество темных веснушек, красивые пухлые губы, великолепные зубы, правда, один передний зуб находит на другой. Я помню, как отчетливо видела его рот перед собой. Еще при первой встрече я отметила, как хорошо он сложен, до встречи с Отто мне никогда не доводилось видеть мужчину со столь хорошей фигурой, такого стройного, изящного, гибкого, было что-то очень изысканное в его манерах, что неожиданно навевало мысль о породистом животном.

Он казался моложе своих лет, хотя ему через несколько месяцев должно было исполниться двадцать семь; но в тот вечер у Хенрика, глядя на его сияющее лицо, я думала о том, что ему не может быть больше двадцати двух – двадцати четырех.

Через день я встретила его, возвращаясь с занятий в школе. С тех пор мы стали встречаться ежедневно. Поначалу как бы случайно, а потом договариваясь о встречах. «Господи, ну что в этом особенного, разве я не могу просто так встретиться с приятелем», – повторяла я самой себе.

Как-то днем мы отправились погулять, и начался страшный ливень. А мы как раз оказались на той улице, где он жил.

«А что, если я приглашу вас заглянуть ко мне, – спросил он неуверенно. – Между прочим, у меня довольно уютно».

В углу стояла высокая железная кровать и жестяной умывальник на ножках. У стены в центре располагался плюшевый диван, стол и два кресла, как в кондитерской. В углу стояло зеркало с жардиньеркой и цветком в горшке, кроме того, в комнате у него было пианино. Прежде чем провести меня в комнату, в передней он долго совещался с хозяйкой, немного погодя она появилась с кофе и булочками. На ней был передник с хардангерским [1] узором, да и вообще вид у нее был весьма почтенный. Отто представил меня ей: «Фрекен Беннеке, кандидат философии».

В качестве хозяина Отто держался очень торжественно. Когда я разливала кофе, мои руки слегка дрожали. Кажется, и у него они дрожали, когда он подносил огонь к моей сигарете. Взглянув на себя в зеркало, я заметила, что щеки у меня пылают, а волосы совсем растрепались и из-за дождя пошли мелкими кудряшками. Я нашла, что мне это идет, и по лицу Отто увидела, что и он того же мнения.

Потом я попросила его спеть. Я знала, что он посещает хоровой кружок при «Торговом союзе». «Собственно, я почти ничего не знаю», – сказал он, усаживаясь за пианино. Он запел «Я изумлен увиденным вокруг…». У него был очень красивый тенор, а манера петь слегка сентиментальная.

Все это время я ощущала легкую дрожь внутри, как будто от какого-то напряженного ожидания. Мне хотелось ходить по комнате, прикасаться к вещам, которые постоянно окружают его. И хотя мы успели так мало сказать друг другу, я чувствовала, насколько мы с ним уже близки.

Надевая шляпу перед зеркалом, я украдкой сорвала цветок комнатного растения и спрятала его в перчатку. Потом Отто вставил этот цветок в маленький золотой медальон, и этот день стал для нас как бы священным, мы стали отмечать его как праздник. Когда Отто подал мне жакет, у меня неожиданно возникло желание наклонить голову назад и прижаться шеей к его руке. И тут я осознала, что дальнейшее развитие наших отношений целиком зависит от меня. Меня охватила бурная, всепоглощающая радость оттого, что я могу сдержать себя – сегодня больше ничего не должно произойти.

Потом Отто пригласил меня к себе на день рождения. Было еще несколько гостей. Но я их не замечала. Я сидела у окна на складном стуле, Отто принес маленькую скамеечку и сел у моих ног, да так и просидел весь вечер: его лицо постоянно было внизу, рядом со мной. О чем мы говорили в тот вечер, ни он, ни я не помнили.