Фронтовые будни артиллериста - [48]

Многие знавшие эту историю, наверное, и сейчас с нежностью вспоминают нашего санинструктора Машу Белову. Надо полагать, теперь уже Красикову.

Во второй половине войны возникла широкая волна переписки тыла с фронтом. Масса людей писала на передовую незнакомым солдатам и офицерам. Этому в большой степени способствовало радио, ежедневно передававшее письма фронтовиков и номера их полевой почты. Не миновало это и нашей батареи.

Радист Дронов, наверное, был отличником в школе. Делал он все обстоятельно и очень аккуратно. Зачем и что он написал на радио, никто не знал. Но когда почтарь начал приносить ему каждый день десятки писем, все, естественно, были заинтригованы.

Сначала Дронов ничего не рассказывал, читал письма и отвечал на них сам во время ночных дежурств. Но через некоторое время это ему надоело. За несколько недель им было получено более сотни писем, и он начал раздавать послания всем желающим.

Писали в основном женщины. Чаще всего в их письмах сквозила тоска по человеческой теплоте. Многие присылали свои фотографии, с которых на нас смотрели молодые красивые лица. Некоторые предлагали свою дружбу, а кое-кто и любовь. И каждое письмо заканчивалось пожеланием победы и здоровья. Теперь все это кажется наивным. А в то время мы искренне радовались каждому письму, тем более что многие потеряли своих родных и близких и вообще не получали писем.

Написали и наши ребята – Осипов и Зиньковский. Оба получили по полтора-два десятка ответов. Одно письмо было коллективное от сотрудниц детского дома, эвакуированного на Урал из Белоруссии. Они писали, как живут коммуной, как воспитывают детей. Спрашивали о том, как выглядят освобожденные города. Письмо было необычным, интересным и очень грустным. Ведь в эвакуации было несладко. Отвечали на него всем расчетом. Хотелось как-то помочь этим женщинам или хотя бы немножко поднять их настроение. Письмо получилось добрым и веселым. Ефрейтор Зиньковский даже пару четверостиший сочинил. В общем, авторы сами были довольны и даже почувствовали себя ответственными за судьбу незнакомого и бесконечно далекого детского дома. Эта переписка продолжалась до конца войны и прекратилась только с возвращением детдома в родные места. Однако Осипов – ее главный организатор – обещал, что после демобилизации обязательно найдет этот детдом. Может быть, так оно и вышло.

Еще в 1943 году на курсах младших лейтенантов артиллерии я познакомился и подружился с Мишей Ильиным. Потом мы вместе оказались в учебном полку и оба стали старшими сержантами. Попав в разные дивизионы, виделись сравнительно редко, но всегда были рады встрече и с удовольствием обменивались новостями. Однажды после сильных боев и больших потерь мы договорились о том, что в случае гибели или ранения одного из нас другой сообщит об этом родственникам и ответит на письма знакомых.

Воспитанный в семье уральских казаков, Миша был человеком спокойным и рассудительным, что никак не вязалось с обстоятельствами его ранения. А дело было так. Их батарея расположилась на краю поля метрах в двухстах от большого леса. Сразу же за окопами орудий были установлены обычные для войны таблички с надписью «Мины». Ильин возился около своей гаубицы, когда заметил, что из леса вышел командир батареи и прямо через заминированное поле направился к орудиям. Выскочив из окопа, Ильин замахал руками, пытаясь предупредить комбата об опасности, и, забыв про мины, побежал к нему навстречу. Когда я пришел в санроту, моего друга с забинтованной ногой грузили В машину. Потерявший много крови, он был бледен, но в полном сознании. Увидев меня, махнул рукой и тихо сказал:

– Отпиши моим все, как было. Очухаюсь, сообщу о себе. Ну, пока.

На этом мы и расстались. А потом почтарь передал мне письмо от девушки Ильина Тони Дубко, с которой до войны он учился в школе. Я тут же сел за ответ и на половине тетрадной странички написал все, что мне было известно. Потом от Тони пришло письмо уже на мое имя. Она просила сообщить подробности о ранении Ильина и вообще о нашей дружбе, про которую Миша ей писал. На этот раз я ответил большим письмом, в котором в красках изложил события последнего времени.

Ильин тоже писал. Он сообщил, что выписался из госпиталя, вернулся домой и вскоре женился. А Тоня в это время уже уехала с Урала и работала воспитательницей в одном из саратовских ремесленных училищ. Наша переписка продолжалась и была интересна для обоих.

Однажды я получил письмо, в котором Тоня рассказывала, что вместе с подругой купили одни туфли на двоих, так что теперь могли по очереди выходить «в свет».

Была весна. Батарея стояла недалеко от большого города, брошенного немцами, из которого солдаты тащили всякое барахло. В то время нам было разрешено посылать домой по одной посылке в месяц.

Получив письмо, я отправился в город, и к вечеру посылка была готова.

Написав о туфлях на двоих, Тоня, конечно, не ожидала такого сюрприза. По тем временам для саратовской девчонки, заработка которой едва хватало на весьма скромное пропитание, это был неожиданный и чрезвычайно дорогой подарок. Дорогой не только по деньгам. В ее глазах я из обычного парня в шинели вдруг превратился в Героя, который, пренебрегая опасностями и рискуя жизнью, сражался с фашистами именно за Нее, чтобы именно Ей сделать этот подарок, скрасить Ее унылое повседневное существование.