Фронтовое небо - [5]

- Скажите, - с обидой спрашиваю, едва переступив порог кабинета, почему вы мне запретили взлет?

- Успокойтесь, - мягко улыбается командир, - успокойтесь, Иван Андреевич. Ведь ваша подготовка к самостоятельному вылету никем не проверена. Я дам указание командиру полка Родину, он определит вашу готовность, оформим все, как положено, тогда и полетите. Дело это ответственное.

Федор Васильевич Родин к моему стремлению постичь искусство полета относился доброжелательно. Он был человеком отзывчивым, сердечным. И не только ко мне. В бригаде Федора любили и уважали как командира все.

В один из летных дней командир полка Родин готов проверить меня, он садится в заднюю кабину и объявляет:

- За ручку не держусь. Взлетай! Набери высоту да покажи в зоне все, что умеешь.

Скажу откровенно, предстоял сложный экзамен. Еще на взлете я убедился, что Родин доверяет мне полностью: за ручку управления не держится, педали свободны, сектор газа не зажат.

Пришли в зону. Над Березиной, которая служила хорошим ориентиром при выполнении фигур сложного и высшего пилотажа, я показал, что умел делать, а что не умел толком и не пытался. Моя задача была гораздо скромнее, чем может подумать читатель. Командир полка сделал тогда запись в моем полетном листе: "Подготовлен к самостоятельному вылету на истребителе И-5". Этого для меня было вполне достаточно, и уже на следующий день я вырулил на том же И-5 на взлетную полосу.

На старте заметил комбрига. Сергей Прокофьевич стоял рядом с Родиным.

Я взлетел, сделал два круга над аэродромом и произвел посадку. Знакомым жестом руки комбриг разрешил мне второй, третий полеты. Так в моей летной книжке появилась еще одна запись: "Произвел три самостоятельных полета по кругу на самолете И-5 с оценкой "хорошо". Командир полка Ф. Родин". В последующие дни я принялся отрабатывать сложный пилотаж в зоне.

Но вот однажды мне передают приказание срочно явиться к комбригу.

Знакомый кабинет Денисова. Краем глаза замечаю на столе стопку папок. "Личные дела", - мелькнула догадка. Невольно заволновался. Комбриг любезно указал на стул:

- Садитесь, Иван Андреевич. В ногах правды нет.

- Но есть исполнительность в них.

- И терпеливость, - улыбнулся Денисов, взял папку, что лежала сверху, и задал вопрос, как мне показалось, несколько странный: - Иван Андреевич, вам нравится служба в армии?

- Да! - ответил я твердо.

- А специальность авиационного инженера?

- Специальность не девушка, ее не выбирают. К ней привыкают и, думается мне, прикипают. Разве мое отношение к службе и работе не говорит за себя? почти с обидой ответил я комбригу.

- Почему же вы так стоически осваиваете профессию летчика? Этот вопрос мне задал командарм, рассматривая вашу кандидатуру...

- И вы и командарм - летчики. Кому, как не вам, знать состояние человека, однажды поднявшегося в небо самостоятельно. А мне как инженеру бригады умение летать тоже пригодится.

Сергей Прокофьевич согласился:

- Понимаю. Так и я ответил командарму.

Денисов встал. Поднялся и я. Он подошел ко мне вплотную, положил руку на мое плечо:

- Жаль, дорогой, прощаться с вами. Но все решено: ваша просьба удовлетворена. Готовьтесь, инженер Прачик, к поездке в Испанию!..

Этот разговор состоялся во второй половине лета тридцать седьмого года. А черев несколько дней я отправился в Москву, в штаб Военно-Воздушных Сил. Беседа с начальником управления длилась недолго. Мы оба знали, зачем я здесь. Он только несколько раз повторил одну и ту же мысль, но в разных вариантах:

- В Испанию едете как частное лицо. Там уже, на месте, вступите в республиканскую армию. Впрочем, еще не поздно, - добавил он, - вы еще вправе отказаться от поездки.

Менять свое решение я не собирался. И через четверть часа из отдела кадров уже звонили по телефону о моем прибытии. А на следующий день меня вызвали на беседу, вручили паспорт о визами для проезда через Польшу, Германию, Францию, и вскоре в новом наряде - костюме с иголочки, шляпе, моднейших туфлях, белоснежной сорочке, при галстуке, - чувствуя себя непривычно, довольно неловко, я появился на железнодорожном перроне.

До отхода поезда оставались считанные минуты. Признаюсь, я сильно волновался. Это было какое-то новое чувство, ранее не испытываемое мною. Провожающих на перроне вокзала не было: поездка осуществлялась в строжайшей тайне. И я невольно думал о дороге, о том, как бы не попасть впросак, не стать жертвой провокаций на пути в Испанию. Нас-то, русских, не перекрасишь в иной цвет, так или иначе видно.

Незаметно поезд отошел. Когда перед окнами вагона замелькали станционные постройки, я понял: моя жизнь делает огромный скачок вперед. Теперь я буду, как и мои товарищи, которые сейчас воюют там, за пиренеями, полпредом советского народа.

В купе мягкого международного вагона я мысленно прощаюсь с местами, знакомыми и близкими, - полями и лесами, городами и селениями, что мелькают перед окнами. Наконец показалась станция Барановичи, в то время пограничный город. Он стал пограничным после захвата панской Польшей еще в годы интервенции Антанты западных областей Белоруссии и Украины.