Фронтовая юность - [71]

Соловьев налил в кружку воды, подал ей, но женщина отстранила его руку и, поправив платок, низко опустила голову.

— Не расстраивайтесь, пани, все, что было, теперь прошло. Русские с нами, — успокаивал ее староста и, обращаясь к присутствующим, сказал: — Пани Кшесинская была отправлена в Майданек с полгода назад, когда гестаповцам стало известно, что ее сын Стефан — командир партизанской группы. Недавно каратели схватили несколько партизан и ее сына. Ох, как пытали они Стефана! Но он ничего не сказал, никого не выдал. Тогда из Майданека привезли пани Кшесинскую. Ей сказали: «Если заставишь сына говорить, он будет жить, если будет молчать — и ему и тебе смерть». Но пани не стала принуждать Стефана к измене. Тогда они каленым железом начали жечь ее лицо. Она вынесла и это. На ее глазах фашисты повесили Стефана, а ее бросили в ров вместе с расстрелянными партизанами, думая, что она умерла…

Когда староста закончил свой взволнованный рассказ, полковник Додогорский подошел к женщине, нагнулся и крепко поцеловал ее в лоб. Она пыталась стать перед ним на колени, но Петр Викторович удержал ее и усадил на место.

— Бойцы должны знать о Стефане, о вас, пани Кшесинская, о вашем мужестве. Мы расскажем им, — проговорил майор Соловьев. — Я понимаю, что вам нужен сейчас отдых, покой, но, если можете, расскажите хотя бы коротко о том, что творилось в Майданеке.

— Об этом не расскажешь сразу, — ответила она. — Слишком много людей там погибло. Там были русские, поляки, украинцы, французы, бельгийцы, греки, чехи… Всех, кто попадал в этот лагерь, даже грудных детей, умышленно истощали, заражали болезнями, здоровых людей держали вместе с больными. Кормили нас так, чтоб не все сразу умирали. Обессиленных людей посылали на работу, а тех, кто уставал или задыхался от непосильного труда, пристреливали…

Мы слушали этот рассказ затаив дыхание. Владимир Владимирович Залесский записывал кошмарную повесть польской женщины.

«Я не могла подняться и стоять на ногах. В бараке негде ступить. Люди валялись на полу, умирали, сходили с ума. Нам говорили, что скоро поведут в баню. Я сперва не знала, что это за «баня», но потом стало известноЗ: кто туда попадал, уже не возвращался — их умертвляли газом. День и ночь над лагерем дымили трубы печей, в которых сжигали трупы… Сколько там погибло!.. Я видела, как фашисты подвешивали людей за руки, связанные за спиной, к столбам, я видела трупы, много трупов — рвы с трупами, трупы у печей, у костров — везде смерть, смерть и смерть…»

Женщина закрыла трясущимися руками лицо и упала на пол. Находившаяся здесь Вера Лидванская оказала Кшесинской первую помощь.

…Покидая утром деревню, мы прошли мимо рва, на дне которого лежали расстрелянные гитлеровцами партизаны. Староста деревни, пани Кшесинская и несколько других местных жителей стояли у березы, на которой был повешен польский патриот антифашист Стефан Кшесинский.

Поляки, обнажив головы, кланялись советским воинам.

* * *

…Разве можно забыть морозное утро 28 января? Сорок три месяца мы шли сюда, чтобы навсегда покончить с фашизмом.

Вот она — гитлеровская Германия. С ходу форсировав полноводную, заболоченную Обру в районе города Тирштигель, мы вступили на землю Бранденбургской провинции.

Сквозь густые ветви хвойного леса виднелось широкое, необозримое поле. Впереди стройными рядами протянулись улочки деревни. На перекрестке дорог стоял указатель. Бойцы читали: «Kunersdorf». Еще свежи в их памяти беседы политработников о битве при Кунерсдорфе в Семилетнюю войну, о победе здесь русского оружия. Вновь, как и сто восемьдесят шесть лет назад, пришли сюда русские воины.

Рота Сахно пробиралась к деревне через заросли молодого леса. Перейдя гладкую ленту асфальтированного шоссе, бойцы снова вступили в лес. Здесь на их пути встал высокий забор, оплетенный колючей проволокой. По углам огороженной территории возвышались сторожевые вышки.

Разрезав ножницами проволоку, группа бойцов во главе с капитаном Кирданом оказалась у одного из бараков с железными решетками на окнах. Войдя в помещение, они увидели трехъярусные нары, кучи стреляных гильз. Между нарами нашли лежащего навзничь в грязных лохмотьях истощенного человека. Он был мертв. Кирдан обратил внимание на ремень с пятиконечной звездой на бляхе.

Сержант Константинов пристально разглядывал какую-то карандашную надпись на одной из досок нар.

— Товарищ капитан, — позвал он Кирдана, — смотрите, адреса советских людей.

Смахнув с досок пыль, Кирдан прочитал:

«Зубков Егор Сергеевич, уроженец Чкаловской области, Грайчуковского района, села Старо-Яшкино. Попал в плен в 1941 году. Находился здесь с 15 января 1943 по 17 февраля 1944 года». «Счетчиков Алексей Иванович из г. Баку. Находился здесь с 24 ноября 1943 года по 3 августа 1944 года».

Сомнений не было: здесь размещался лагерь для советских военнопленных. Что стало с людьми, какова их судьба? Ответ на эти вопросы дала еще одна надпись, найденная сержантом Константиновым. На стойке нар гвоздем было нацарапано: «Сзади барака лежат 352 наших товарища. Прощайте, друзья, отомстите за нас».

Бойцы сняли шапки. В безмолвной тишине слышалось лишь тяжелое дыхание.