Фронтовая юность - [17]

Перед началом учения комсорг роты Татевосян на фанерном листе написал:

«Как нельзя научиться метко стрелять, если не упражняться в стрельбе, так нельзя научиться и окапываться под огнем противника, если постоянно не тренироваться в этом».

У лозунга толпились бойцы. Разгладив усы, Софроныч начал беседу:

— Помню, в первую мировую войну заняли мы один рубеж. Я окопался. Добротный вырыл окоп — глубокий, удобный, с хорошим бруствером. Рядом со мной лежал товарищ. Чуть-чуть поцарапал землю и на этом успокоился. «Рыть надо глубже», — говорю ему. «И так хорошо», — отвечает. Лежим. Я бью по неприятелю. Сосед тоже стреляет. Вдруг он смолк. Оглянулся я, а парень лежит, раскинув руки. Убит. Из-за чего, спрашивается, человек жизни лишился? Из-за своей лени. Лишний раз лопатой копнуть не захотел. А ведь давно известно, что, когда зароешься в землю глубоко, ни танк, ни мина, ни пуля тебя не возьмет. Не верите?! А ну-ка, Зиновьич, расскажи, что на этот счет Климент Ефремович говорил.

Зиновьич — участник встречи с Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым, посетившим 15 июля 1942 года нашу дивизию во время ее тактических учений.

— Что ж, рассказать можно, — с достоинством начал он. — Слушайте и запоминайте совет товарища маршала. Выступил тогда Климент Ефремович на красноармейском митинге. От Центрального Комитета партии и нашего правительства привет всем бойцам и командирам передал, пожелал нам хороших боевых успехов. Высоко оценил он знание бойцами техники. Но не только хвалил нас, а и критиковал. «Плохо вы, товарищи бойцы, — говорил он, — научились еще маскироваться. Нет еще четкости и быстроты в выполнении приказаний командиров. Слабо, без напряжения делаете перебежки». Укорял нас за то, что не пользуемся лопатами. «А кто из вас раньше времени хочет идти до прабабушки? — спрашивал Климент Ефремович. Мы хором отвечали: «Никто!» «А коль так, — говорил товарищ Ворошилов, — то нельзя пренебрегать лопатой. Она такое же оружие, как винтовка: от пули спасет и в рукопашной поможет».[3]

По сосредоточенным лицам бойцов было видно, что выступления Софроныча и Зиновьича сильно подействовали на них. Некоторые тут же развязывали вещевые мешки и, извлекая из них лопаты, прикрепляли к поясным ремням. Софроныч, видя это, прищуривал глаза и говорил:

— Добре, добре, сынки… Так-то будет лучше.

По пути с полевых занятий я заглянул к комсоргу батареи 76-миллиметровых пушек Василию Гречишникову. Когда договорились о рассмотрении на бюро заявлений вновь вступающих в комсомол, он сказал:

— Знаете, у нас среди комсомольцев идут разговоры о соревновании между расчетами за то, чтобы при наступлении не отставать от боевых порядков стрелковых подразделений.

Соревнование в бою? Это было еще одним почином комсомольцев. Не зная еще, как отнесется к нему командование, я сказал Гречишникову, что дело стоящее.

…Шла напряженная учеба и у снайперов. Расположившись в тылу полка, они изучали винтовку с оптическим прицелом, совершенствовали меткость стрельбы, обучались правилам маскировки, умению быстро ориентироваться в обстановке. Трудным было научиться выдержке, чтобы, когда потребуется, часами лежать не шелохнувшись.

Занятия по теории сочетались с практикой. Снайперы, чередуясь между собой, через день ходили на «охоту». Удача сопутствовала им не всегда, первое время они часто делали промахи из-за спешки, невнимательности, неумения быстро определить силу ветра, дистанцию до цели.

Головачев каждый раз устраивал обстоятельные разборы действий снайперов на позициях, давал бойцам советы.

— Как определить силу ветра? — спрашивал офицер.

Новички отвечали невпопад, а некоторые даже удивлялись: чего, мол, тут сложного, стоишь — чувствуешь на себе, какой ветер.

На это Головачев отвечал:

— На позиции не встанешь, не поднимешь руку, если не хочешь попасть на мушку вражеского снайпера. Видите, листья деревьев еле шевелятся. Значит, слабый ветер, а если тонкие ветви покачиваются, — умеренный…

Советы офицера и опытных снайперов не пропадали даром. Бойцы с каждым днем становились все более проницательными наблюдателями, лучше изучали окружающую местность, более умело применялись к ней.

Новички делали первые успехи. Это радовало всех. Однажды рядовой Алексей Жижин, неказистый, худощавый паренек с впалыми щеками и юношеским пушком на подбородке, которого не касалась еще бритва, придя «домой», коротко, но многозначительно сказал: «Есть один». Товарищи от души поздравили его и выпустили боевой листок, посвященный удачному началу «охоты» молодого снайпера за гитлеровцами. Через несколько дней Алеша довел свой счет до десяти уничтоженных врагов. Пока из новичков ему не было равных в полку. Особенно Алеша полюбился Софронычу.

— Отменно работает, — говорил он бойцам. — Снимаю шапку при встрече с Алексеем Михайловичем, хотя ему всего лишь девятнадцатый годок пошел.

Так с легкой руки Софроныча Алешу Жижина стали величать в полку по имени и отчеству.

Дела у снайперов шли на лад, но были и неудачи, потери. Как-то Алеша ушел в засаду вместе с рядовым Колеровым, таким же молодым снайпером, как и он. Этот день оказался роковым для Колерова. Когда Жижин выследил гитлеровца и послал в него пулю, Колеров на какое-то мгновение чуть-чуть приподнялся, приветливо махнул товарищу рукой. Это была непростительная недисциплинированность. Жижин тотчас увидел, как его друг рухнул на землю, роняя винтовку.