Фридрих Вильгельм I - [95]
15 августа 1731 г., в сорок третий день рождения короля, состоялась наконец встреча отца и сына, не видевшихся уже год. Грумбков изобразил ее следующим образом.
Прибыв в Кюстрин, Фридрих Вильгельм I, в сопровождении «многих сотен людей», тут же направился в дом губернатора. Короля сопровождали генералы Грумбков и Лепель, а также полковник фон Дершау. Гофмаршал фон Вольден отправился за кронпринцем, и через несколько минут Фридрих в сопровождении камер-юнкеров фон Роведеля и фон Нацмера вошел в комнату, где король стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу. Когда отец обернулся, сын упал перед ним на колени. Фридрих Вильгельм велел сыну встать и тут же набросился на него: «Слушай, мой мальчик: даже если бы тебе было шестьдесят или семьдесят лет, ты и тогда не смог бы мною командовать!» Далее грозным тоном были еще раз перечислены все прегрешения принца, и прежде всего долги: живущий в долг подобен вору. Думал ли он, сын, о том, что, собственно, произошло бы в случае удачного побега? «Ты разбил бы сердце своей матери, а Вильгельмина всю жизнь провела бы в месте, куда не заходят ни солнце, ни луна».
И пока мертвенно-бледный кронпринц, стиснув зубы, слушал короля, тот расхаживал перед ним по комнате. Наконец король перевел дыхание и заговорил спокойно и серьезно: «Прошел уже год со дня твоего позорного поступка. Ты помнишь, какой страшный, безбожный поступок ты совершил. А ведь я с детства держал тебя при себе: делал все, и добром, и силой, чтобы ты стал честным человеком. Из-за твоего дурного поведения я не раз обращался с тобой грубо и жестоко, но делал это в надежде, что ты образумишься, будешь вести себя хорошо и попросишь прощения. Но все было напрасно. Ты всегда был упрям».
Внезапно король остановился перед сыном и напрямую спросил: была ли Англия истинной целью его побега? Принц, на всех допросах отрицавший это намерение, ответил утвердительно. Король кивнул и сказал: «Единственное, чем можно загладить вину, — это попытка загладить ее во что бы то ни стало, из всех сил». Принц бросился королю в ноги и стал молить его о самых тяжелых испытаниях: он вытерпит все, лишь бы вернуть милость короля. Отец пристально посмотрел на сына, а затем задал свой главный вопрос:
Король. Ты подговорил Катте? Или Катте подговорил тебя?
Принц. Я подговорил его…
Король. Наконец-то ты сказал правду. Мне это нравится.
Принц медленно встал на ноги. В комнате воцарилось молчание. Фридрих Вильгельм спокойно продолжал: «Как тебе нравится жизнь в Кюстрине? Ты все еще ненавидишь Вустерхаузен и „похоронные кители“, как ты называл униформу? Наверное, да, потому что тебе не нравится мой образ жизни. Это понятно: у меня нет французских манер, я не умею остроумно говорить, что, впрочем, считаю признаком бездельников. Нет, я немецкий князь, таким я буду и таким умру! Так скажи мне, чего ты добился благодаря своему упрямству и злому сердцу? Ты всегда ненавидел все, что люблю я. Когда я что-то замечал, ты этого не видел. Если я отправлял под арест офицера, ты жалел его и ходатайствовал за него. Настоящих друзей, которые со мной заодно, ты ненавидел и избегал. Но тех, кто тебе льстил и укреплял в злых намерениях, ты привечал… Плоды своего поведения ты пожинаешь теперь…»
Вскоре король перешел на «язык религии» и стал, по свидетельству Грумбкова, говорить сыну, «какие horrible suiten (страшные последствия. — Примеч. авт.), в соответствии с absoluto decreto (в соответствии с кальвинистским учением о предопределении. — Примеч. авт.), влечет за собой грех, которым Бог отмечает грешника». Кронпринц стал клятвенно заверять отца в том, что разделяет его христианские убеждения. Фридрих Вильгельм сказал: «Если безбожник согрешит против своего долга, против Бога, короля и отца, он должен упасть на колени и страстно просить Иисуса Христа спасти его и наставить на путь истинный. И если молитва исходит из сердца, то Иисус, возлюбивший всех людей, его услышит».
Он протянул сыну руку и сказал, что прощает ему все. Фридрих разрыдался.
Взволнованный король отвернулся и вышел в соседнюю комнату. Кронпринц пошел за отцом и поздравил его с днем рождения. Фридрих Вильгельм обнял сына, а затем покинул губернаторский дом и направился к карете. Фридрих последовал за ним и на улице, в присутствии «многих сотен людей», поцеловал ему ноги. Король поднял его со словами: «Я верю в твою преданность и хочу заботиться о тебе и дальше».
Через три дня после кюстринской встречи с сыном Фридрих Вильгельм въехал в столицу. Было около одиннадцати утра. Толпы ликующих берлинцев провожали карету короля до самой дворцовой площади, так как разнесся слух, будто отец и сын окончательно помирились и кронпринц возвращается домой, к матери. Публике пришлось испытать разочарование: кронпринц Фридрих из кареты не вышел. Через десять дней берлинцы повалили к Монбижо, надеясь увидеть боготворимого принца там, на вечернем концерте у королевы. Брауншвейгский посол сообщал: «Они обманулись в своих надеждах, однако стало известно, что возлюбленный ими кюстринский узник снова вернется в Вустерхаузен. На этой неделе полковник фон Вреех принимает его в своем прекрасном поместье, расположенном в двух милях от Кюстрина; там принц должен день за днем наслаждаться вместе с полковником охотой».
