Фридрих Великий - [141]
Фридрих прекрасно понимал, что этот час триумфа пройдет, а сделать еще предстоит многое. Тем не менее он чувствовал себя уверенно и был обнадежен, но не возносился. «Он говорит, — писал Митчел, — со скромностью героя, чья слава не зависит от улыбок или насмешек судьбы». Король, как всегда, свободно критиковал любого, невзирая на лица. Кейту, прославленному ветерану, он 17 декабря написал о его неудачном и роковом решении отступить от Хемница к Лейпцигу: «Благодарение Господу, что ты еще не выполнил этот план, что заставило бы меня подумать, что ты потерял голову!» Поздравления от Августа Вильгельма были приняты с прежней суровостью: «Хотя ты и не мог командовать, но для твоей репутации было бы лучше, чтобы ты по крайней мере там присутствовал». Он высмеял, хотя и мягко, принца Генриха: «Все люди делают глупые вещи (sottises)! Просто лучшие из них делают наименее прискорбные!» Фридрих также сказал Генриху, что тот видит общую обстановку в слишком мрачных тонах — «trop noir». Он отдал распоряжение Подевильсу в Магдебург о переезде королевской семьи в Берлин. В это время Митчел заподозрил, что Генрих вынашивает некий собственный замысел переговоров с французами, не поставив в известность Фридриха. Он всегда топко чувствовал ревность Генриха к королю.
Месяцы, последовавшие вслед за Лейтеном, преподнесли немало примеров, подтверждающих стратегический характер проблем, стоявших перед Фридрихом, и наличие у него большого количества врагов. Они также показали, насколько легко просчитаться в выборе приоритетов.
Фридрих надеялся, что французы получили под Росбахом достаточно ощутимый щелчок и их повторное вторжение в Южную Германию стало маловероятным. Имперцы теперь почти ничего не значили. На севере, однако, куда он двинулся после Росбаха и Лейтена, Фердинанд Брауншвейгский с армией, состоящей из ганноверцев, брауншвейгцев и пруссаков, все еще вел кампанию по защите Ганновера, которая состояла из маршей и маневров, призванных угрожать французам с разных направлений и не дающих им возможности укрепиться на позициях. Конечная задача — заставить их отойти на запад. Фридрих, рекомендовавший Фердинанда в качестве командующего объединенными войсками, внимательно наблюдал за ходом событий, часто с тревогой. Он посылал письма, содержавшие оперативные советы или возражения. Они никогда не вносили напряженности в отношения между этими людьми. Фердинанд был свояком Фридриха, братом одинокой, несчастной королевы Пруссии, но это нисколько не помогло бы ему, будь его личные способности не столь выдающимися.
Тем не менее Фридрих активно вмешивался в детали проведения кампании. Фердинанд, писал Фридрих, при определении направлений передвижения находился под влиянием ганноверцев. Он пошел на Целль: было бы лучше идти на Ниенбург и Минден, что могло расколоть силы противника. Такого рода замечаний было много. Фридрих делал их безукоризненно вежливо, к тому же он был щедр на похвалы, когда считал, что они заслуженны. Король называл Фердинанда топ сher Ferdinand[225].
Фердинанд, как и планировал, в конце концов, маневрами вынудил французов пойти на запад, прочь из Вестфалии. «Стоит вам повернуть к Падерборну, как они побегут к Дюссельдорфу и Рейну», — наставлял его Фридрих в марте 1758 года. И не ошибся. Он с гневом узнал о бесчинствах французов по отношению к гражданскому населению и горячо одобрил заявленные Фердинандом угрозы об ответных действиях: если французы еще что-нибудь сожгут, написал он, пруссаки ответят тем же, и, составив письмо, он направил его принцу Генриху для пересылки Ришелье. Фридрих получил информацию, что кардинал де Берни, который стал главным французским министром, верил в возможность достижения мира.
Тем не менее значительная часть энергии Фридриха на дипломатическом поприще была направлена на то, чтобы попытаться заставить Британию разместить войска в Северной Германии. Вполне возможно, что усилиями Фердинанда до поры до времени удавалось удерживать французов, но в будущем все могло измениться. Если в этом районе пришлось бы вести кампанию осенью 1758 года или в 1759 году, то участие Британии могло бы стать решающим фактором, говорил он Митчелу. После Росбаха король был особенно критично настроен к англичанам. В отношении собственных сделок Фридрих был скрупулезен. Ганноверские послы вышли с предложением к его министрам в Берлине о том, что после войны некоторые епископства — Падерборн, Оснабрюк, Гильдешайм и часть Мюнстера — могли бы быть присоединены к Ганноверу в обмен на отказ Ганновера от претензий на Остфрисланд. Фридрих ответил, что подобные переговоры должны вестись в обстановке полной секретности и такие предложения могут рассматриваться лишь при наличии согласия Британии. В то же время он поинтересовался: где же британские войска?
Лондон придерживался мнения, что участие в военных действиях дорого обойдется, так как финансовая нагрузка помешает торговле. «Безопасность превыше торговли!» — заметил Фридрих, подчеркнув, что даже 8000 штыков будут иметь большое значение для баланса сил. Владения Фридриха находились под угрозой со стороны Швеции и России, точно так же как землям короля-курфюрста угрожала Франция. Британия была в мире со всеми, кроме Франции, но британские солдаты в Германии стали бы залогом того, что у короля Пруссии есть друзья, с их помощью в будущем можно будет воспользоваться случаем и ударить по французской армии, операция, которой британцы грезили.
