Фридолин - [5]

Покосившись на покойника, Фридолин сказал:

— Во всяком случае, фрейлейн Марианна, при создавшемся положении вещей вам не следует оставаться долго в этом доме…

Она подняла немного голову, не глядя на Фридолина. Он продолжал:

— Жених ваш, должно быть, получит скоро профессорскую кафедру. На философском факультете в этом отношении легче, чем у нас…

Он вспомнил, как много лет тому назад сам помышлял об академической карьере, но, чувствуя тягу к комфорту и жизненным благам, пошел в конце концов по пути практикующего врача. Сравнение с блестящим доктором Редигером было невыгодно для него.

— Осенью мы переедем, — сказала, не шелохнувшись, Марианна. — Его приглашают в Геттинген…

— Вот как! — протянул Фридолин и хотел было в вежливой форме пожелать счастья, но в данный момент и при данных обстоятельствах это показалось ему неуместным. Он бросил взгляд на закрытое окно и, не спрашивая позволения, словно по праву врача, распахнул его — в комнату хлынул воздух, еще более прогретый и овесененный, с мягким дыханием оттаявших пригородных рощ. Обернувшись, он встретился с глазами Марианны, устремленными на него с немым вопросом.

Он подошел к ней ближе и заметил:

— Свежий воздух, надеюсь, будет вам полезен. На дворе теперь оттепель, а еще вчера ночью… — Он хотел было сказать: «Мы возвращались в метелицу с маскарада», но быстро опомнился и придал фразе другой оборот: — А еще вчера ночью снег на улицах лежал на полметра.

Она его почти не слушала. Глаза ее затуманились, крупные слезы потекли по щекам, и вновь она спрятала лицо в ладонях. Невольно он положил ей руку на голову и погладил по лбу. Он заметил, как она дрожит; она разрыдалась — сначала глухо, потом безудержно. Внезапно она соскользнула с кресла, легла у ног Фридолина, обняла руками его колени и зарылась в них лицом. Затем она взглянула на него широко раскрытыми, болезненно-дикими глазами и страстно прошептала:

— Я отсюда не уеду! Пусть вы больше не вернетесь, пусть я никогда вас больше не увижу, — я хочу жить вблизи от вас!

Он был скорее потрясен, чем удивлен, так как давно уже догадывался, что она в него влюблена или воображает себя влюбленной.

— Встаньте же, Марианна, — тихо сказал он, нагнулся к девушке, бережно ее приподнял и при этом подумал: «Здесь, конечно, замешана истерия».

Он снова покосился на покойного отца.

«А вдруг он все слышит? — мелькнуло у него в уме. — Что, если он лишь прикинулся мертвым? Что, если люди в первые часы после кончины — только мнимоумершие?»

Он держал Марианну в объятиях, в то же время слегка отстраняя ее от себя, и почти бессознательно поцеловал ее в лоб, что показалось ему в то же мгновение нелепым. Он бегло припомнил роман, прочитанный много лет тому назад, в котором рассказывалось, как некоего юношу, в сущности почти мальчика, соблазнила, точнее, изнасиловала подруга матери у смертного ее одра.

В то же мгновение, сам не зная почему, он вспомнил о своей жене. В нем закипела горькая на нее обида, зашевелилась глухая вражда к господину с желтым саквояжем на лестнице отеля в Дании. Он крепче прижал к себе Марианну, сохраняя, однако, полнейшее хладнокровие. Ее бесцветные сухие волосы и приторно-вялый запах непроветренного платья внушали ему, скорее, отвращение.

Наконец раздался звонок. С радостным чувством избавления, как бы в порыве благодарности, он поспешно поцеловал Марианне руку и пошел открывать. В дверях стоял доктор Редигер в темно-сером дождевике, в калошах и с зонтиком. На лице его застыло приличное случаю серьезное выражение.

Врач и доцент поклонились друг другу несколько более радушно, чем это отвечало их действительным отношениям. Затем они прошли вдвоем в спальню советника. Редигер с замешательством поглядел на покойника, обратился к Марианне с вежливым соболезнованием. Фридолин вышел в соседнюю комнату написать свидетельство о смерти. Он увеличил пламя в газовом рожке над письменным столом, и взгляд его упал на живопись, изображавшую офицера в белых рейтузах, который с саблей наголо взбирался на холм навстречу незримому врагу. Картина висела в узком и старинном золоченом багете и ничем не отличалась от скромной олеографии.

Составив свидетельство о смерти, Фридолин вернулся в соседнюю комнату, где жених и невеста, держась за руки, сидели у кровати советника.

Опять задребезжал дверной звонок. Доктор Редигер пошел открывать, а Марианна потупилась и почти беззвучно произнесла:

— Я тебя люблю!

Вместо ответа Фридолин только назвал ее по имени, вложив в это имя немного нежности.

Редигер вернулся в сопровождении пожилой четы: это были дядя и тетка Марианны. Обменялись приличными случаю словами с тем неловким чувством, которое обычно сковывает нас в присутствии покойника. Вдруг сразу создалось впечатление, что тесная комната переполнена траурными гостями. Фридолин почувствовал себя лишним; Редигер, проводив его до дверей, прощаясь, счел нужным вежливо поблагодарить и выразить надежду на скорую встречу.

III

Выйдя из подъезда, Фридолин посмотрел с улицы на окно, распахнутое им несколько минут тому назад: створки тихонько вздрагивали под предвесенним ветром. Люди, оставшиеся там, наверху, и живые и покойник, показались ему одинаково призрачными и неправдоподобными. У Фридолина было ощущение, что он бежал не столько от непрошеного приключения, сколько от злой и душной чары, с которой нужно бороться. Единственным осадком от пережитого осталась упорная и странная неохота возвращаться домой.