Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой - [14]
Затем появился француз Филипп[79]. О нем ходило много сплетен. Но он излечил Маму от припадков, успокоил нервы; она стала лучше спать и окрепла. Столик Мудро (столик для спиритических сеансов) предсказал, что у неё будет сын, и так как она чувствовала себя лучше, то подумала, что это беременность. Врач подтвердил это. Потом, когда доктор уехал, Мама опять стала горевать: было определено, что это опухоль. Профессор отменил лекарство Филиппа, так как оно действовало плохо. Все издевались над ними, и Мама это знала.
— После этого, — рассказывала Мама, — я видела страшный сон, и я уже знала, что у меня родится сын. Это было в ночь под мои именины. Я спала. Вдруг над моим изголовьем я вижу точно отверстие в потолке, и оттуда — легкий ветерок, приятный такой. Я вдыхаю его с радостью. Внезапно оттуда спускается как бы белая косынка, или крылья, и около меня, перед моей кроватью — какой то человек: босой, в белой рубашке, подпоясанный веревкой; он спокойно осеняет меня крестным знамением и что-то шепчет. Я хочу разбудить Папу, но он все шепчет, хочу что-то спросить, но он тихо удаляется. Говорю: «Кто ты, скажи!», а сама не могу отвести от него глаз. «Алексей — человек Божий!», — шепчет он и исчезает… Я стала тихо плакать. Когда Папа проснулся, я сказала ему, что у нас будет сын Алексей. И с того момента я ждала и надеялась.
В это время Плеве, знавший, о чем молились царь и царица, убедил их помолиться у монахов святого Серафима Саровского[80], молитвенника за царскую семью. Все Романовы признавали это. Папа и Мама отправились туда.
— Одно меня удивило при посещении мощей, — рассказывает Мама. — Я ожидала увидеть спокойный и светлый лик, но увидала что-то темное… страшное… Священники объяснили нам, что, вероятно, среди молящихся присутствуют бунтари и богохульники. И после стало известно, что, действительно, в одном ресторане пили и кутили молодые люди, и князь Хилков …[81], и в. к. Константин Константинович[82] изображали святого в непристойном виде. Были произведены аресты. Кн. Хилков был через две недели переведен в один из сибирских полков.
— После, — говорит Мама, — мы омылись у мощей святой водой и стали ждать рождения наследника.
9 июня.
Надо сказать — Мама большего ожидала от Саровских реликвий.
— На меня все производит исключительное впечатление… И я слишком готовилась… А для Папы Серафим — наш всегдашний святой. Для него он связан с рождением Маленького.
Маму очень поразила Паша-молельщица[83], или, как ее еще называют, матушка-Прасковья.
Мама говорит — она несомненно святая. У неё вид ребенка. Ясное и доброе лицо, с детскими или ангельскими глазами.
Она благословила Папу, дала поцеловать руку, сказала:
— Будет маленький!
С Мамой же случилась странная вещь. Мама не любит вспоминать об этом. Паша не захотела ее благословить. Хотела оттолкнуть руками.
Мама ушла грустная и обиженная. Потом объяснилось, что она боится черного. А на Маме было что-то черное.
Когда Мама пришла после обедни, на ней была пестрая шаль. И Паша погладила ее по лицу, дала руку и сказала, показывая красную куклу (она играет в куклы) и красную ленту:
— Много будет, много!
И все время размахивала красной лентой.
Маме объяснили потом, что она сказала, — с маленьким придет много крови.
Это значит, что великие князья замечают вместе с Витте наследника. Они хотят дворцового переворота.
7 сентября.
Боже мой, Боже мой! Как гадка жизнь! Рома рассказывает:
— Вчера в одном из салонов (вероятно, Лили) был Папа…. веселый… И, когда Лили вышла, он укусил ее. Показалась кровь. Тогда в. к. Николай Николаевич сказал:
— Попроси царя, чтобы он записал тебя в святые мученики. Он это может.
И потом устроили пакостную церемонию пострижения. Папа уже уехал.
Гадости, мерзости! Если бы Мама это знала!
11 ноября 01.
Мне от него не надо ласк, это мне отвратительно, а мне говорят:
— Папа приходит к тебе не просто так.
После его ласк я два дня не могу двинуться. Никто не знал, какие они дикие и зловонные. Я думаю, если бы он был просто…. ни одна женщина не отдалась бы ему по любви. Такие как он, кидаются на женщину только пьяными. Он в это время бывает отвратителен. Он сам говорил мне:
— Кода я не пьян, я не могу… Особенно с Мамой.
В нем много тоски. Когда он печален, глаза у него жалостные, он точно мученик. Тогда я смотрю на него и говорю:
— Уходи… уходи… уходи! Ты не сумеешь довести дела до конца!… Уходи… уходи… уходи!
Говорю это — и знаю, что ему некуда уйти: живого царя не отпустят.
Он это понимает.
Когда он бывает у меня, говорит:
— Одну я любил… Одну ласкал по-настоящему — мою канарейку (так называет он Кшесинскую), а другие — что? Другие все одинаковы… Брыкаются, как суки.
Он говорит:
— К тебе хожу, потому что с тобой могу говорить, как со стеной!
Много гадкого и много страшного рассказывает Папа. Я знаю — говорят, что он очень жесток, но он не жесток, он скорее сумасшедший, и то не всегда — временами. Он может, например, искренно огорчиться, побледнеть, если в его присутствии пихнуть ногой котенка (что любит проделывать Рома), это его взволнует. И тут же может спокойно сказать (если заговорят о лицах, которые ему неприятны):
Мемуары Анны Александровны Танеевой-Вырубовой представляют несомненный интерес для современного читателя, так как развеивают искусственно демонизированный образ этой замечательной женщины и достаточно точно характеризуют обстановку при российском императорском дворе накануне революции. Сами по себе они являются бесценным историческим источником, способным убедить непредвзятого читателя в несостоятельности лжи официальных большевистских историков и снять обвинения в нравственных пороках с людей, память о которых долгие годы подвергалась клевете и надругательству.
«Говорить о значении воспоминаний Анны Александровны Вырубовой, урожденной Танеевой, не приходится: оно само собой очевидно. Из всех посторонних лиц А. А. Танеева в течение последних двадцати лет стояла к царской семье ближе всех и лучше многих ее знала. Танеева была все это время как бы посредницей между императрицей Александрой Федоровной и внешним миром. Она знала почти все, что знала императрица: и людей, и дела, и мысли. Она пережила с царской семьей и счастливые дни величия, и первые, наиболее горькие минуты унижения.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.