Фрейлина - [2]

Они много пережили вместе. Слишком много.

И все же…

Мужчина может предать другого мужчину так же легко, как ветер меняет направление, — ради спасения своей жизни, ради положения в обществе, имущества и процветания. Неужели он действительно участвует в этом спектакле? Ведь это он, она не ошиблась.

Рован был здесь во всем своем блеске. В мерцающем свете факелов его пшеничные волосы казались золотыми. Он выглядел как благородный шотландский дворянин — на нем был килт[1] цветов его клана и широкий, отделанный мехом берет, от которого его плечи казались еще шире. Он смотрел ей в глаза, а рядом с ним стояли ее судья и палач. Лицо Рована с крупными, словно высеченными резцом чертами было мрачным: он тоже пришел исполнить приговор. В черных как уголь глазах отражались холод и презрение. Ее сердце сжалось, словно длинные ледяные пальцы дотянулись до него и сдавили. Какая она глупая: поверила, что он пришел ее спасти.

Он здесь не для того, чтобы помочь ей, а чтобы судить ее. Он не остался в стороне от политических игр последних дней. Как очень многие знатные дворяне, Рован в совершенстве владел отточенным столетиями искусством взятия крепостей, умел побеждать и с успехом применял эти знания, плетя интриги в залах дворца.

Она не шевелясь смотрела только на него, не замечая его спутников. Она заставила себя не обращать внимания на свой грязный и неопрятный вид. Ее одежда была рваной, сырой и покрылась тюремными нечистотами и плесенью. Гвинет не позволила себе дрогнуть под взглядом Рована. Даже в лохмотьях она держалась спокойно и величаво. Она твердо решила закончить свою жизнь красиво и достойно. Рован наблюдал за ней, обжигал жестоким, осуждающим взглядом. Его синие глаза так потемнели, что казались ей двумя зловещими колодцами, в которых виден ад, где она окажется, когда в мучениях испустит последний вздох на костре.

Она всем своим видом показывала презрение к этому взгляду и почти не слышала судью, который читал обвинительный приговор, сообщая ей, что настал ее последний час.

«…Сжечь на костре, пока не придет смерть… пепел развеять по ветру…»

Она не шевельнулась, даже не моргнула, просто стояла совершенно неподвижно, высоко держа голову. Теперь она заметила, что преподобный отец Мартин тоже пришел и стоял позади остальных. Ее почти позабавило, что они прислали сюда этого любимого комнатного пса, чтобы он попытался снова пробудить в ней жалкий ужас и заставил повторить признание даже на костре. В конце концов, если она убедит толпу, что была служанкой дьявола и виновна во всевозможных ужасных преступлениях, люди не станут шептать, что она — невинная жертва политической борьбы, и этот шепот не превратится в крик, который прозвучит по всей стране и поднимет волну народного гнева и сопротивления.

— Леди Гвинет Маклауд, вы должны признать свою вину перед большим скоплением народа, и тогда ваша смерть будет легкой, — сказал священник. — А теперь исповедуйтесь и помолитесь, потому что, если вы покаетесь всем сердцем, наш великий Небесный Отец может избавить вас от вечного пребывания в самых глубоких безднах ада.

Она не могла оторвать взгляд от Рована. Он был настолько выше всех остальных, что казался неукротимым великаном. Рован по-прежнему смотрел на нее с величайшим отвращением. Она молилась Богу, чтобы в ее собственном взгляде отвращение было заметней, чем ее страх.

— Будьте осторожней, преподобный отец, — тихо ответила она. — Я уже осуждена, и, если теперь буду говорить перед толпой народа, скажу, что ни в чем не виновна. Я не солгу перед народом, иначе Отец Небесный покинет меня. Я пойду на смерть, а после нее — на Небеса, потому что наш добрый Господь знает, что я невиновна и что вы используете Его имя, чтобы избавиться от политического противника. Боюсь, что это вы будете долго гореть в аду.

— Не богохульствуй!

Эти слова ошеломили ее, потому что их выкрикнул Рован.

Он мощным грубым рывком распахнул дверь ее камеры. Прежде чем Гвинет успела понять, что происходит, он схватил ее и жестоко вцепился ей в волосы одной рукой, заставляя молодую женщину смотреть вверх, прямо и его глаза, и не позволяя ускользнуть от другой руки, которая касалась ее щеки.

— Ни в коем случае нельзя позволить ей говорить перед большим скоплением людей. Она знает, что ее душа попадет в ад, и постарается утащить других вслед за собой в зловонную дыру Сатаны, — грубо, с ненавистью и убеждением в голосе прорычал Рован. — Поверьте мне, я слишком хорошо знаю, как соблазнительны ее колдовские чары.

Как такие слова могли сорваться с его губ? Когда-то он клялся, что будет любить ее всегда. И дал перед Богом обет любить ее.

Сердце леди Маклауд разрывалось при мысли, что он пришел не только как свидетель ее страшной смерти, но и как один из ее мучителей.

Его ладонь была широкой, а прикосновение длинных пальцев нежным, что удивительно для рук человека, привыкшего иметь дело с мечом. Гвинет с новой болью вспомнила, что раньше эти пальцы тянулись к ней лишь для того, чтобы с величайшей нежностью скользить по ее коже. А его глаза… глаза, которые смотрели на нее с таким восхищением, с таким весельем, иногда даже с гневом, но чаще всего с глубокой страстью, которая ласкала ее душу сильней, чем любое прикосновение могло бы ласкать ее тело.