Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - [72]

Обсудим, как <…>

В надежде – силу или, наконец,

В отчаянье – решимость почерпнуть![477]

В своих трудах Фрейд часто упоминает дьявола – порой это просто фигура речи, иногда цитаты из классиков. Так, в письме к Юнгу Фрейд говорит, что им «остро не хватает умелых помощников» для распространения теории психоанализа, а затем цитирует «Фауста»: «Хотя ее учил сам сатана, один он сделать этого не мог»[478].

Не думал ли Фрейд, что он сам, в каком-то смысле, заключил сделку с дьяволом? Некоторые исследователи отвечают на этот вопрос утвердительно[479]. Разумеется, для Фрейда дьявол не был объективной реальностью. В одной статье от 1923 года, анализируя историю из манускрипта XVII века, в которой художник заключает договор с дьяволом, Фрейд объясняет, что он об этом думает. Вот что, по его словам, дьявол предлагает живописцу: «В обмен на бессмертную душу дьявол может предложить множество вещей, крайне ценных для людей: богатство, надежную защиту от опасностей, власть над людьми и силами природы и даже сверхъестественные способности и, в первую очередь, наслаждение – возможность наслаждаться прекрасными женщинами»[480]. Художник, говорит Фрейд, «подписал договор, чтобы освободиться от депрессии». После смерти отца живописец «впал в состояние меланхолии, и в тот момент дьявол пришел к нему и спросил, почему он так печален и подавлен, и обещал ему “всяческую помощь и поддержку”». Художник согласился с ним на таких условиях: он отдаст душу дьяволу, если тот девять лет будет заменять ему умершего отца.

Затем Фрейд дает феномену сатаны психологическое объяснение, основанное на теории эдипова комплекса: «Прежде всего, мы знаем, что Бог заменяет отца, точнее сказать, это отец, вознесенный на пьедестал, или же образ отца, каким человек его видел в детстве». Мы, говорит Фрейд, испытываем амбивалентные чувства к отцу, «два вида эмоциональных влечений, противоположных друг другу: не только импульсы привязанности и подчинения, но также импульсы вражды и бунта. По нашим представлениям, подобная двойственность стоит за отношением людей к Божеству… С одной стороны, неразрешенный конфликт между жаждой найти отца и страхом перед ним и сыновним бунтом, с другой, помогает нам понять важные аспекты религии и ее динамику»[481]. Из позитивных чувств складывается представление о Боге, а из негативных – идея сатаны.

* * *

Клайв Льюис писал о проблеме страданий в нескольких работах, в том числе, если брать самые знаменитые, в трактате «Страдание», где он разбирает интеллектуальные аспекты проблемы, и в куда более эмоциональной книге «Боль утраты», где он описывает свои глубинные переживания после смерти жены.

Льюис обладал поразительной способностью сводить сложные вопросы к самой их сути. Он описывает эту проблему с удивительной ясностью: «Если бы Бог был добрым, Он мог бы сделать свои творения совершенно счастливыми, а если бы Он был всемогущим, Он мог бы выполнить то, что хочет. Но творения Его несчастны. Следовательно, Богу не хватает либо доброты, либо могущества, – или того и другого сразу»[482]. Вот как стоит проблема страдания в ее самой простой форме.

Чтобы понять эту проблему, говорит Льюис, нам сначала стоит разобраться с тем, что мы имеем в виду, когда говорим «счастливый», «добрый», «всемогущий» или «всесильный». Если понимать эти слова в их расхожем значении, пишет он, тогда «проблема неразрешима». Скажем, под «всемогуществом» понимают «способность делать все что угодно». Писание говорит, что «с Богом возможно все». Но, утверждает Льюис, это не значит, что Бог может сделать что угодно. Он не может, например, дать ответ на бессмысленный вопрос – типа «сколько миль в голубом цвете?». Подобным образом, Он не в силах делать две взаимоисключающих вещи – скажем, создать творения, обладающие свободой, и в то же время лишить их свободы. «Всемогущество – это сила, позволяющая делать все, что внутренне возможно; и не более того. Бог творит чудеса, но не чепуху»[483].

Если, говорит Льюис, существо обладает свободой воли, ему нужна какая-то среда, где «есть то, что можно выбирать». Одни решения будут правильными, другие нет. Если чей-то выбор игнорирует нравственный закон – как и закон притяжения, – он приведет к страданию. Но «если материя служит нейтральным полем, у нее должна быть своя определенная природа», она не может меняться по желанию обитателей нашего мира; «если же материя обладает определенной природой и подчиняется устойчивым законам, то не все состояния материи будут соответствовать желаниям каждой души»[484]. «Попробуйте, – пишет Льюис, – исключить возможность страдания, неизбежно следующую из устройства природы и наличия свободной воли, и вы устраните саму жизнь»[485].

Льюис предупреждает: нам не следует путать благость или любовь Бога с нашими представлениями о доброте. «В любви, – пишет он, – есть доброта, но доброта и любовь – не одно и то же, а когда доброта отделяется от всего, что есть в любви, она окрашивается каким-то безразличием и даже презрением к тому, на кого направлена»[486]. «Любовь по самой своей природе требует совершенства любимого и в этом смысле прямо противоположна той доброте, которая стерпит что угодно, лишь бы предмет ее не мучился»