Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - [49]

И Фрейд, и Льюис говорили, что ради блага как отдельного человека, так и общества необходимо управлять сексуальными импульсами. Но они совершенно по-разному понимали то, зачем это нужно. Фрейд считал, что общество налагает на людей ограничения ради поддержания социального порядка. Это вызывает у отдельного человека недовольство и лишает его счастья. Льюис же утверждает, что нравственный закон дан Творцом, который нас любит и хочет видеть счастливыми. Соблюдение этого закона помогает нам лучше любить, а потому делает нас счастливее. Мы поймем их точки зрения лучше, если рассмотрим, как они контролировали свои сексуальные импульсы до и после вступления в брак.

Сексуальная жизнь Фрейда

Как отмечает большинство его биографов, в своей сексуальной жизни Фрейд строго следовал традиционным нормам: «Либо секс в браке с полной верностью партнеру, либо воздержание». Хотя он сражался за большую свободу выражения сексуальности, Фрейд, насколько мы знаем, строго следовал нормам. «Я выступаю за куда более свободную половую жизнь, хотя сам лично очень мало пользовался этой свободой»[310], – писал он доктору Патнему в Бостон.

Нам немногое известно о романтических мечтах или сексуальных чувствах Фрейда до шестнадцати лет, до его «первой любви». Посетив Фрайберг, где он жил до переезда в Вену, он встретил Гизеллу Флюсс, сестру друга, бывшую на год моложе Фрейда. Сначала он безумно полюбил мать девушки, фрау Флюсс, и много писал о ее уме и обаянии и о том, сколь хорошо та к нему относится. Затем он влюбился в Гизеллу. Фрейд был робок и застенчив, и эти отношения существовали лишь в его мечтах. Он даже ни разу с ней не говорил. Через несколько дней она уехала в школу. Он продолжал много думать о ней и описывал Гизеллу и ее мать в письмах к Зильберштейну. Он спрашивал себя, не перенес ли он чувства с матери на дочь – и это, быть может, стало предпосылкой для формирования его будущих теорий.

Он и своей невесте, лет десять спустя, рассказывал о чувствах к Гизелле. «Говорил ли я когда-нибудь тебе о Гизелле, своей первой любви, когда мне было еще только шестнадцать? – писал он Марте. – Нет? Тогда у тебя есть повод надо мной посмеяться: во-первых, над моим вкусом, во-вторых, я ни разу не обменялся с этой девочкой даже словом и уж тем более не говорил о своей любви. Теперь я думаю, что это встреча с родным городом сделала меня сентиментальным»[311].

Фрейд мало рассказывал о детстве и юности, и нам немногое известно о его первых сексуальных мыслях и переживаниях. Мы знаем лишь то, что в силу робости и застенчивости он ограничивался наблюдениями и фантазиями. В девятнадцать лет Фрейд побывал в Триесте и видел там на улице привлекательных девушек. «Мне казалось, что в городе обитают итальянские богини, и я был полон тревог», – писал он Зильберштейну. В том же письме он сообщает, что ему больше нравятся блондинки: «Однако в Мудже женщины, как я говорил, привлекательнее, больше блондинки, что достаточно странно, ибо этого не объяснить ни итальянским, ни еврейским происхождением»[312].

Парадоксальным образом Фрейд, этот всемирно известный исследователь души, признавался, что не понимает женского ума. Его письма показывают, что Фрейд считал женщин достойнее и нравственнее мужчин, но его представления о роли женщин в жизни и в браке оставляют желать лучшего – даже с учетом эпохи, в которую он жил. Хотя он поддерживал добрые отношения с некоторыми женщинами, добившимися профессионального успеха, но продолжал думать, что место женщины – дом.

Прочитав эссе Джона Милля о женщинах (некоторые утверждают, что оно написано его женой), Фрейд заметил интересную деталь: по мнению Милля, женщины должны работать и «замужняя женщина может зарабатывать не меньше мужа». В письме к невесте Фрейд пишет: «Мы, несомненно, согласны с тем, что домашнее хозяйство, забота о детях и их воспитании требуют полной отдачи и практически исключают возможность зарабатывать, даже когда упрощенный быт избавляет женщину от вытирания пыли, мытья посуды, готовки… Он [Милль] просто об этом забыл, как и обо всем прочем, что касается отношений полов».

Фрейд опровергает идею Милля о том, что угнетение женщин аналогично угнетению чернокожего населения. «Его бы поправила любая девушка, – пишет он, – чьи руки целует мужчина, готовый на все ради ее любви». В конце длинного письма к Марте он предсказывает, что роль женщины в будущем останется неизменной: «Природа определила судьбу женщины, даровав ей красоту, обаяние и прелесть. Закон и обычаи могут дать женщинам многое из того, чего они лишены, но положение женщин, несомненно, останется прежним: в юности – красотка, которой восхищаются, а в зрелом возрасте – любимая жена»[313].

Много лет спустя Фрейд говорил своей коллеге и подруге Мари Бонапарт: «Великий вопрос, на который нет ответа и на который никогда не мог ответить и я сам, несмотря на то что в течение тридцати лет изучал женскую душу, – это вопрос: чего хочет женщина?»[314] Вероятно, большинство женщин сегодня охотно согласится с тем, что Фрейд действительно этого не понимал.

Когда ему перевалило за двадцать, Фрейд погрузился в учебу, и мы ничего не знаем о его романтических увлечениях до одного судьбоносного дня в апреле 1882 года, когда их дом посетила Марта Бернайс, пришедшая в гости к одной из его сестер. Фрейд быстро в нее влюбился и начал ежедневно присылать ей алую розу и визитку, подписанную на латыни, испанском, английском или немецком. На одной он называет Марту волшебной принцессой, с чьих уст спадают жемчуг и лепестки роз. С тех пор он чаще всего называл предмет своего обожания