Фрейд - [20]

Итак, существовал великий Шарко, "интеллект которого граничил с гениальностью", "светский священнослужитель", удивительная личность с "глазами темными и необычно мягким взглядом". "Мне случалось, - пишет Фрейд Марте 24 ноября 1885 года, - выходить с его лекций с таким ощущением, словно я выхожу из Нотр-Дама, полный новым представлением о совершенстве". "Ни один человек не имел на меня такого влияния", - утверждает он. В целом это влияние проявилось в двух основных аспектах. Во-первых, Шарко продемонстрировал Фрейду, что возможно и даже желательно преодолевать традиционное влияние анатомии и физиологии, избавляться от односторонней практики органицистов, использующих застывшие, ограниченные приемы описания болезней; он разрушил, по словам Фрейда, "все мои планы и замыслы". А, во-вторых, и это главное, он наметил своим царственным жестом великий путь к бессознательному, путь, который действительно существует и который проходят больные истерией. Можно вспомнить выражение "это не мешает материальному существованию", поразившее Фрейда. Фрейд ясно чувствовал, что Шарко посеял в его душе нечто очень важное, когда спрашивал себя: "Дадут ли всходы эти зерна?" И он был полон надеждой на это, поскольку в странном письме от 2 февраля 1886 года, адресованном своему "нежно любимому сокровищу" и содержащем по крайне мере три упоминания о благоприятных свойствах кокаина, он "с горечью" восклицает: "Я слишком хорошо знаю, что я не гений" и "я даже не слишком одарен", и, однако, бросает как бы вызов в стиле Гюго: быть Шарко или никем!, говоря: "Может быть, я смог бы сравниться с Шарко!".

Для Жана-Мартина Шарко при Сальпетриер была создана клиника нервных болезней. Но главной специализацией Шарко были больные истерией. В то время истерию считали симуляцией, а ее симптомы в случае, если их все же описывали, притом лишь у женщин, полагали связанными с заболеваниями матки из-за буквального восприятия этимологии слова (ustera - по-гречески матка), а некоторые врачи - с удалением клитора. Шарко же установил действительную сущность болезни, выявил ее наличие у мужчин, уточнил картину ее проявлений на основе изучения травматической истерии и использовал весь свой авторитет для проведения впечатляющих лечебных сеансов.

Удивительными оказались признаки истерии: параличи, контрактуры, дрожь, конвульсии, потери чувствительности, жестикуляции, спазмы и многое другое, но еще более удивительными были результаты воздействия слова Шарко: он говорил, и симптомы исчезали, пропадали, он говорил, и симптомы возвращались, восстанавливались. Слово несло гипнотическое внушение и снимало его. Театральность действия, присутствовавшая на знаменитых публичных сеансах, проходивших по вторникам, с наивным реализмом и выразительностью отражена на картине Авдре Бруйе, которую Фрейд повесил в своем кабинете, и с тех пор не расставался с ней. Там изображена женщина, в истерическом припадке изогнувшаяся всем телом, с заломленными руками, откинутой назад головой и непристойно выпяченным животом. Ассистент поддерживает ее перед Шарко, который стоит, готовый начать речь, твердо расставив ноги и обратив бледное лицо с темными провалами глаз к публике, состоящей в основном из мужчин-врачей, напряженно и внимательно глядящих на него. Около тридцати ожидающих взглядов направлены на Шарко, несущего свет познания. В слабо освещенной глубине видна висящая схема, озаглавленная "период судорог" и изображающая изогнутое судорогами тело больной истерией.

Благодаря этим непринужденно и артистично исполненным Шарко спектаклям Фрейд почувствовал, вероятно, что больничная палата может стать местом постановки особой пьесы, основанной на внутренних переживаниях и мыслях, к которым обращается, в то же время отвергая их, культура: женщина и секс или секс - женщина, тема, воскрешающая воспоминания о религиозных мистериях, разворачивавшихся вокруг костров, на которых сжигали ведьм. Может быть, благодаря этим впечатлениям возникло у него сильное, неясное и волнующее представление о тайной связи женственности и сексуальности, и впервые обнаружил себя "неизведанный континент". Определенно можно сказать, что он увидел перед собой появление новой клинической практики, представляющее в виде "фарса" то, что самому Фрейду удастся превратить в "трагедию" : высокое слово он освободит от гипнотических наслоений; тело, разделенное на отдельные части и функции, увидит в полном структурном и логическом единстве; постоянное движение - все течет и изменяется, поднимается и опускается, возбуждается и успокаивается - он научно осмыслит и опишет; изучая других людей, их изменения и болезни через дерзновенное исследование собственных истерических симптомов, он откроет общую человеческую сущность...

Фрейд-переводчик: от Милла до Топси

Параллельно со своими медицинскими исследованиями Фрейд живо интересовался многими другими областями, о чем свидетельствует чтение разнообразной литературы по философии, эстетике, истории, археологии и т.д. Он прилежно посещает лекции философа Франца Брентана, который, по-видимому, познакомил его с известным философом Теодором Гомперцем, автором получившей мировую известность работы "Мыслители Греции", которого Фрейд в письме его дочери Элизе Гомперц характеризует как "одну из крупнейших величин в царстве разума". По просьбе Гомперца Фрейд перевел двенадцатый том Полного собрания сочинений Стюарта Милла, в котором были представлены эссе "Платон", "По поводу эмансипации женщин", "Изучение рабочего движения и социализма". Он посвятил этой работе все свое свободное время в период военной службы (1879-1880) и постарался не столько сделать дословный перевод, сколько дать оригинальное и изящное переложение. Идеи английского философа нашли отклик в душе Фрейда, и именно к Миллу он обращается тремя годами позднее, 15 ноября 1883 года, когда излагает Марте свою несколько консервативную и, как мы сейчас можем сказать, фаллократическую позицию о роли женщины: "Ситуация с женщиной не может быть иной, чем она есть: в юные годы - обожаемая малышка, в период зрелости - любимая жена".