Фрэдина-вредина - [6]

— По-ка. Тебе пря-мо, а мне напра-во.

— Спокойной ночи, — с облегчением пробормотала я и улыбнулась.

А удаляющаяся полуженская-полумужская фигура в полуобороте пожелала:

— И тебе того же.

Перед сном мы всей семьей пили чай с колбасными бутербродами. Мне казалось, что все были счастливы. Ведь каждый, не жмотясь, протянул Фрэду по половине собственного ужина. Не сговариваясь и не возводя простенький жест ни в подвиг, ни в жертву. Папа при этом читал, брат в наушниках слушал любимых «Иванушек Интернейшенл», мама суетилась с ножом, колбасой и хлебом, а я жевала, прихлебывала и полусонно переваривала информацию самого крутого дня в моей жизни.

Сухопутные законы

Если утро вечера мудренее, то год, по аналогии, интересней дня. Об этом я подумала накануне годовщины жития Фрэда в нашем доме. И вот почему.

Такие проблемы, как ежедневные щенячьи кучки, пережеванное в доме все, что можно и что нельзя, прежде конечно же никак не могли меня коснуться. А тут свалились на мою неискушенную голову в полный рост. Фрэд со своим младенческим бедокурством стал лакмусовой бумажкой, с помощью которой проявлялась настоящность каждого из домочадцев.

Начнем с противного. Ежедневные «розочки» — продукт естественного недержания любой юной собаки — никому не были в кайф. Уже в понедельник, обнаружив первые шедевры щенячьего физиологического творчества, мама попыталась расставить все точки и за ужином строго спросила:

— Кто берет на себя ответственность за уборку этих безобразий? Если таковые в доме не обнаружатся, щенок завтра же будет отправлен в добрые руки. Я не шучу. Мне и без него хватает.

— Какие добрые руки? Мы будем все за ним убирать! — заверещали дружно папа, брат и я.

— Догадываюсь, — сухо произнесла она, и ее глаза, в которых некоторое время читалось неверие, погрустнели и потухли до цвета стареющей бирюзы.

Она допила свой чай, а бутерброд, даже не надкушенный, весь отдала Фрэду. И начала нервно намывать свой английский фиолетовый бокал. Она споласкивала его четырежды, и мне показалось — еще однажды она смиренно натрет до блеска изгаженный линолеум, а потом молча, не прощаясь, набросит на плечи свой любимый лиловый шарф, вынет из сумочки ключи от квартиры, медленно опустит на тумбочку в прихожей и уйдет. Мама дверью хлопать не будет. Не в ее благородном характере.

Но я часто ошибаюсь в сроках. Однажды длится по сей день, а судьбоносный шарф она не достает из шифоньера, но улыбается почему-то все реже и реже.

Что касается потребителя детективов, он провопил, конечно, свое «мы будем», но когда вдруг нам выпало остаться в кухне вдвоем, невзначай бросил: «Собаку хотела, вот и убирай. А я не подписывался!». Братик мой, тот вообще, когда речь касается дерьма даже в переносном смысле, — не при делах. А я тоже как бы рождена не золотарем, и по мере возможности хитрила. Даже на факультатив по английскому записалась, чтобы не средь бела дня и не самой первой приходить домой из гимназии. У нас ведь как считается: кто доел последним, моет посуду — морской закон, а сухопутный — кто пришел домой первым, убирай за Фрэдом.

Выгуливать его — не проблема. Но, как оказалось, гулять с ним, чтобы в доме было сухо, необходимо каждые полчаса. Это что значит? А значит то, что в доме недостает энергичного пенсионера. Однажды за вечерним чаем мы дружно посмеялись над нехваткой собачьего гувернера, но мама с нарастающей печалью заметила, что такой роскоши мы пока себе позволить не можем.

Мы все вместе и каждый по-своему пытались внушить Фрэду, что противное в доме делать нехорошо. И, должно быть, переусердствовали. Не вняв нашим просьбам и угрозам, этот мерзавец начал творить хамское. Такое определение дала мама действиям щенка, когда он начал грызть, карябать и рвать все подряд.

Потерям не было счета. Ежедневно в доме раздавался визг отчаяния, когда обнаруживалась новая потеря. Первым возненавидел Фрэда папа. Щенок оказался существом интеллектуальным и любознательным. Этот недостаток обнаружился через неделю после его появления, именно тогда он начал пролистывать папину библиотеку. Выходец с острова Зеленый предпочитал почему-то эксклюзивные подарочные и антикварные издания. Их он брал за корешки, как за химо, и терзал до какой-то всегда разной стадии. Оно и понятно, каждый литератор, как утверждает мама, истину вселяет в любимый им самим уровень восприятия читателя. Папа понимать это отказывался. И уже через два месяца начал игнорировать мою любимую собаку.

Следующим, кто обнаружил в себе неврастению, оказался братец. Ах ты, боже мой, ну курсовой проект его ночью накануне защиты стал интересен псу. А нечего чертежи бросать где попало! И мама своего долговязого любимца, в смысле брата моего Вити, отчитала. А я была даже рада, что наконец-то их чудо-сынок, а не я стал предметом всеродительского осуждения. Нехорошо, конечно, с моей стороны злорадствовать. Но лоханулся, отвечай! А то перед друзьями и подружками щебечет — не перебьешь: «Это единственное миллениумское существо из соплеменников. С ним — ноль проблем…» А как случилось, он кинулся на спящего щенка, как на равного. С руганью, угрозами, даже ногой своей уродливой двинул его в бок дрожащий. Но бог шельму метит. Год назад на футболе он сломал ступню и после этого злополучного пинка через месяц подвернул ту же самую правую ногу на ровном месте. Я не злыдня. Это мама виновата. Она каким-то непостижимым образом вдула в меня понимание, что животные, дети и старики — это те, к чьим слабостям, глупостям и огрехам нужно относиться с пониманием. Замечу, не со снисхождением!