Фредерик Рюйш и его дети - [12]

– А что это за праздник сегодня? – прокашлявшись от некоторой неловкости, проговорил я, озирая обстановку.

– Просто захотелось поужинать с удовольствием, – сказала Марина. А вам, дядя Сережа, не нравится?

– Да нет, отчего же. Очень мило, я тут отвык от сервиса, одичал немного, – проговорил я, садясь за стол. – А вино откуда? – я взял бутылку в руки. – Ладно, я понимаю, что ты взяла первую попавшуюся кассету и поставила в музыкальный центр, – говорил я, открывая штопором бутылку вина, но откуда ты могла узнать, что я люблю «Хванчкару», можно сказать, с детства, да и вообще… Откуда взяла эту бутылку?

– Можно я не буду отвечать на эти вопросы? У меня тоже есть маленькие тайны.

Марина закурила сигарету и выпустила тоненькую струйку дыма. Она курила, элегантно держа сигарету между средним и указательным пальцами. Как все-таки красиво, когда курит женщина. Зря моя жена курить бросила. Сколько, оказывается, достоинства и, пожалуй, даже элегантности было в этой девушке. Как я не замечал этого раньше? Я налил в бокалы вино.

– Давай выпьем за то, чтобы твоя мама поскорее нашлась и чтобы ей не сделали ничего плохого, – поднял я бокал.

– Найдется, – уверенно сказала Марина, глядя на меня голубыми глазами.

Мы выпили. Оказалось, что готовила Марина вкусно, во всяком случае, из того, что разыскала у меня в холодильнике. В другой раз я, конечно, отпустил бы какую-нибудь неуместную шутку по поводу того, что не рановато ли ей пить вино в мужском обществе и разрешает ли ей пить вино мама? Или еще что-нибудь в этом роде. Но сейчас, глядя через стол на Марину, не хотелось говорить ерунды, хотелось говорить глупости. Что-то поднималось внутри мальчишеское, неуемное, давно и накрепко забытое. Хотелось шалить, бузить, не только говорить, но и делать глупости… Вино, что ли, так действовало?..

Но я удерживался, изо всех сил удерживался. Я человек все-таки разумный и должен соблюдать… себя в руках. В глазах девушки я видел веселые огоньки… Черт, почему мы не в одном возрасте? Хотя мне сейчас казалось, что в одном. То ли она поднялась до моего возраста, то ли я опустился до ее. Но мне же не пятьдесят, я как раз на рубеже между сорока и пятьюдесятью. Как писал Виктор Гюго, «Сорок – старость молодости, а пятьдесят – молодость старости». Марина смеялась и, сев за фортепиано, спела несколько песенок и даже мой любимый романс…

– … Не уходи, побудь со мною, я так давно тебя люблю, я поцелуями покрою уста, и очи, и чело… – голос у нее был слабеньким, но приятным.

С ней было легко и весело. Я, увлекшись, даже позабыл и о похищенной Татьяне Владимировне, и о своем романе…

– А расскажите о своем новом романе, дядя Сережа, – напомнила Марина, подсаживаясь ко мне поближе.

Лицо ее раскраснелось от выпитого, глаза сияли, она была чертовски прилекательна. Сейчас это произнесенное ею «дядя» кольнуло меня. Да что со мной?.. Неужели она мне нравится? Да нет – чушь. Я, наконец, женат.

Я совсем не люблю рассказывать о незаконченных вещах: в этом есть некий мистический смысл. Но сейчас было наоборот. Я с каким-то вожделенным восторгом пустился рассказывать о своем новом романе, как будто бросился в омут. Эх, пропади все пропадом! Марина слушала не перебивая, с восторгом глядя мне в глаза, и курила одну сигарету за другой.

– …Вот такой был великий анатом Фредерик Рюйш. Ну или приблизительно такой, – закончил я рассказ о своей новой книге, которую еще не написал. Но в рассказе этом удивительным образом сформировались дальнейшее действие и повороты романа, появились новые краски и оригинальные ходы. Марина будила во мне что-то особенное, возбуждала фантазию, заставляя голову работать более активно.

– Интересно, – сказала Марина, глядя на меня восхищенными глазенками. – А я где-то читала, что если прийти ночью на кладбище и на могилу какого-нибудь писателя положить его книгу с ручкой, то утром можно забрать уже с автографом.

– Это верные сведения, – подтвердил я. – Но если говорить о кладбищах, то там лучше всего собирать грибы: они там самые вкусные. Подберезовики и опята, говорят, на Литераторских мостках лучше всего растут, а если за белыми, то это лучше на Богословское кладбище: там с белыми и подосиновиками хорошо.

– А как рассказывал мой знакомый, у папуасов Новой Гвинеи существует обычай…

Ее прервал телефонный звонок. Я поднял трубку.

– Идиот, кретин, подонок, раздолбай…

Я прикрыл трубку ладонью, человеку нужно было дать выговориться.

– Все, праздник окончен, – сказал я вполголоса. – Как раз полночь. Начинаются писательские будни.

Марина вопросительно посмотрела на трубку в моей руке.

– Это мой поклонник, – пояснил я, не выпуская трубку из рук. – Он мне всегда в полночь звонит, напоминает, что пора работать идти.

– Дядя Сережа, – девушка как-то виновато смотрела на меня и вдруг повела плечами, будто поежившись. И так это вышло у нее очаровательно, что мне захотелось обнять ее, прижать к себе. – А отчего вы с первой женой развелись?

– Странный вопрос. Развелся и развелся.

– Ну а все-таки? – не отставала девушка.

– А все-таки? Ну, наверное, пожалуй… из-за слов.

– Она сказала вам обидные слова?