Фредерик Дуглас «Жил-был раб…» - [5]

На Юге было принято давать отдых всем обитателям плантации на время между рождеством и Новым годом. На крупных плантациях в эти дни происходили кулачные бои, борьба, состязания в беге, люди без конца плясали и пьянствовали. Хозяева находили очень полезным раз в году отпускать, так сказать, вожжи — это служило удобной, истощающей излишки энергии отдушиной для рабов. В эти дни разрешалась самая бешеная гульба. Спиртное привозили бочками и раздавали без ограничений. Не напиться пьяным во время рождества считалось позором, и плантаторы смотрели на таких рабов с некоторым подозрением.

Капитан Олд был слишком беден, чтобы устраивать у себя празднества на широкую ногу, однако и на его плантации в дни рождества можно было вытворять что угодно; и истощенные негры вливали в себя кувшины рома и кукурузной водки. Мужчины и женщины бродили, пошатываясь, и хрипло орали песни; пары барахтались в канавах, малыши плясали, едва держась на ногах, и надсмотрщики покатывались со смеху, глядя на них. Словом, веселились все напропалую.

Фредерику это было непривычно. Никогда еще не приходилось ему наблюдать такую низменную распущенность. Он чувствовал себя чужаком. С надеждой в душе расспрашивал он о людях, которых знавал еще ребенком. Никто не мог ничего ему сообщить. Рабы старого хозяина были поделены, распроданы, выменены; а невольники, уходя с плантации, не оставляют своего нового адреса. С обитателями плантации Олда Фредерика ничто не связывало. Он скучал по Томми и пытался представить себе, как тот обходится без него. А полевые рабочие и лущильщики устриц, в свою очередь, сторонились новичка, считая его «дворовым негром».

Он поглядел немного, как пляшут рабы, как они распевают молитвенные гимны, хлопая в ладоши и извиваясь всем телом, отведал жгучего напитка, а потом, после полудня, незаметно ускользнул прочь. День стоял мягкий, ничто не говорило о зиме, какой она бывает на севере. Для Фредерика этот досуг оказался совершенно неожиданным. Книга его была xорошо припрятана — он знал, что такие вещи запрещены. Теперь он сунул ее за пазуху и зашагал через вспаханное поле к лесу.

Там и набрел на него капитан Олд. Растянувшись под деревом, не отрывая глаз от книги, раскрытой перед ним на земле, Фредерик читал, усердно шевеля губами. Он был так поглощен, что даже не услышал, как его окликнули по имени. Только когда хлыст капитана полоснул его по плечу, Фредерик вскочил на ноги. Но было уже поздно.

И вот на плантацию вызвали Коуви, объездчика рабов. Все это случилось семь месяцев назад.

Луна бывает очень хороша над Чесапикским заливом. В эту ночь было полнолуние, и верхушки сосен, устремленные в чистое небо, купались в серебре, легкая мерцающая рябь набегала на песчаный берег. Далеко в море с ленивой грацией двигался корабль, паруса его почти повисли.

Темная фигура, с трудом переползавшая от дерева к дереву, замерла на краю бухты. Широкий песчаный берег был залит лунным светом. Рискнуть?

— Воды! — это вырвалось как стон. Потом Фредерик поднял глаза и увидел проплывающее вдали судно. «Свободный корабль уходит в море. Господи!»

Бесшумной поступью, не потревожив даже ветки, кто-то приблизился к нему и зашептал:

— Полежи! Я принесу тебе воды.

Юноша отпрянул озираясь. Отделившись от дерева, к Фредерику нагнулся человек с очень темной кожей.

— Я Сэнди, — сказал негр гулким басом. — Ну-ка, ляг!

Фредерик почувствовал, что кровь, застывшая было в его жилах, прилила к сердцу. Он снова потерял сознание. На этот раз он уже не старался преодолеть слабость. Рядом был друг.

Негр между тем не терял времени. Опустившись на колени возле неподвижного юноши, он засунул руку под его рваную рубаху. Лицо Сэнди, словно вырезанное из отполированного черного дерева, оставалось непроницаемым, лишь глубоко в глазах зажегся тусклый огонек, когда он отрывал от тела грязные, липкие, в запекшейся крови лохмотья. Неужели поздно? Кажется, нет. Успокоенный, он поудобнее уложил скорченное тело Фредерика на сосновой хвое и, побежав к реке, зачерпнул воды в жестяную банку, которая висела на шнурке у него за плечами.

Почувствовав на губах живительную влагу, Фредерик открыл глаза. Он тихо стонал, пока Сэнди смывал с его лица засохшую кровь и касался зияющей раны в густых, спутанных волосах. Потом спросил, и собственный голос казался ему чужим:

— Ты как узнал?

— Я работал тут близко у мистера Кемпа. Пришла Кэролайн. Она мне сказала.

При звуке этого имени словно льдина растаяла в груди Фредерика и слезы хлынули у него из глаз.

Этого не могли добиться от него ни проклятиями, ни тычками, ни поркой. Кэролайн, рабыня, наложница Коуви, на теле которой оставались следы его садистских наслаждений, женщина, редко поднимавшая глаза и говорившая только шепотом, — Кэролайн пошла за помощью!

Сэнди не делал попыток остановить бурный приступ рыданий Фредерика. Он знал, что это полезно, так раны заживут быстрее. Сэнди был очень мудр. По всему восточному побережью шла молва, что Сэнди — колдун, что он знаком с черной магией. Сэнди был чистокровным африканцем. Он помнил свое путешествие в Америку через моря и океаны. Он помнил темный трюм, стоны и отвратительное зловоние. Но Сэнди посчастливилось: той же самой цепью, которая прикрепляла его маленькую лодыжку к стене корабельного трюма, была прикована его великанша-мать, и он слышал в потемках ее голос. Весь долгий путь она говорила с ним в потемках. Эта стройная, необычайно высокая женщина считалась особо ценной добычей. Негров племени банту из Восточной Африки нелегко было захватить. На невольничьих рынках за них платили очень дорого. Сэнди помнил бешенство работорговцев, когда обнаружилось, что мать мертва. Так она и не ступила на эту новую землю. Но весь долгий путь она говорила, говорила, и Сэнди не забыл. Не забыл ни единого слова.