Франсиско Суарес о речи ангелов - [46]

(ведь если он его не примет, дискутировать будет не о чем), тем самым соглашаясь с начальными условиями задачи. После этого оппонент начинается выдвигать (proponere) тезисы, описывающие «происходящее» в заданной ситуации. Дело респондента – отвечать на каждый тезис согласием, отрицанием или формулировкой «сомнения» относительно его истинности, причем делать это в согласии с правилами. Например, правила предписывают, что утверждение, представляющее собой прямой и непосредственный вывод из positum, должно быть принято, а прямо противоречащее positum – отвергнуто. Основной интерес представляют такие суждения, которые не подлежат непосредственному утверждению или отрицанию, то есть суть impertinentes — «независимые» суждения. Согласно стандартному подходу, с ними полагалось обращаться как с высказываниями о реальном мире: если известно из других источников, что они истинны, соглашаться с ними; если известно, что они ложны, – отрицать. Если же истинность или ложность impertinens заранее не известна, такое суждение должно быть подвергнуто сомнению и квалифицироваться как «dubium» или «difficultas». Техническая задача каждого из участников – поймать другого в логическую ловушку противоречия и тем самым разбить его позицию; но задача диспута в целом – исследовать, «что происходит», если предположить positum, и выяснить истину. Эта методология устного диспута, сложившаяся в практике средневекового университета, была перенесена и в письменные схоластические трактаты, что можно видеть на примере великого множества сохранившихся рукописных, а затем и печатных текстов XIII-сер. XVIII вв.; только здесь автору противостоял уже не один соперник – оппонент или респондент, а вся предшествующая и современная ему традиция. Как нетрудно убедиться, следует ей и Франсиско Суарес в предлагаемом трактате.

Что касается самого positum, исходной ситуации мысленного эксперимента, она могла задаваться двояко: либо как реальная, либо как изначально невозможная («предположение per impossibile»). Точно так же и «происходящее» в этой ситуации могло быть задано двумя способами: либо речь шла о сценариях с использованием фиктивных сущих (entia rationis), либо о сценариях, в которых действуют реальные сущие, но поставленные в идеальные условия. Средневековые авторы считали ангелов реальными существами реального мира, поэтому мысленные эксперименты с участием ангелов принадлежат ко второму типу сценариев.

Тема ангелов как объектов мысленных экспериментов в схоластической философии становится в последние годы все более популярной среди исследователей. Помимо отдельных статей, публикуются целые тематические сборники на эту тему и даже обширные монографии[41]. Этот всплеск интереса объясняется, с одной стороны, популярностью мысленного эксперимента в сегодняшней философии, прежде всего в аналитической философии сознания, и усматриваемыми здесь методологическими параллелями со схоластическим мысленным экспериментированием. Как справедливо заметил Доминик Перлер, «сегодня, конечно, философы не говорят об ангелах. Они предпочитают говорить о мозгах в бочке, о мозгах, отделенных от тела и отправленных на другие планеты, о зомби или о людях, живущих в черно-белом мире». Но «методологическая функция ангелов в средневековых дебатах очень схожа с функцией, приписываемой этим причудливым примерам, приводимым в современных дискуссиях»[42]. С другой стороны, исследовательский интерес к ангелам как объектам схоластической философии подогревается самой развитостью и многогранностью соответствующего дискурса: схоласты обращаются к ангелам, чтобы рассмотреть проблемы, связанные с онтологической структурой тварного мира, индивидуацией, движением, с категориями места и времени, действия и претерпевания; с мышлением, волей и речью.

Почему ангелы оказались особенно удобными объектами для столь многообразных мысленных экспериментов? Во-первых, они не подлежали соборным определениям и вообще строгим богословским ограничениям. Ангелология опиралась лишь на относительно немногочисленные высказывания Писания и святых отцов и на протяжении всей схоластической традиции оставалась, по выражению одного из исследователей, «заповедником философской импровизации, где теолог мог продвигаться безопасно»[43], не рискуя навлечь на себя обвинения в отклонении от ортодоксии. Это, так сказать, внешнее основание. Внутренним и главным основанием послужило, во-вторых, то, что ангелы, эти нематериальные мыслящие субстанции, были очень удобны для мысленного экспериментирования в идеальных условиях, в отсутствие отграничений, налагаемых материальностью. Эта особенность ангелов как объектов в полной мере использовалась в схоластической метафизике и физике, но особенно важное значение она приобрела в той области физики, которая восходила к аристотелевскому трактату «О душе» и занималась исследованием когнитивных способностей человека. С одной стороны, ангелы представлялись ближайшими к человеку творениями – мыслящими и волящими; с другой стороны, они были свободны от ограничений материальности и не зависели от чувственного этажа познания. Поэтому рассмотрение процедур и возможностей ангельского мышления в мысленных экспериментах помогало высветить общую структуру и параметры работы чисто интеллектуального когнитивного аппарата, чтобы затем,