Франсиско Суарес о речи ангелов - [20]

Шрифт
Интервал

, к которому я всегда склонялся.


32. Итак, я утверждаю[35], во-первых, что один ангел говорит к другому, не просто позволяя тому увидеть свои акты, но также возбуждая того к слушанию […] 34. Основание этого утверждения очевидно, ибо для той цели, для которой ангелам необходима речь, равно необходимо и возбуждение. Речь им дана для того, что между ними была возможна политическая общность и (если можно так выразиться) общественная жизнь (respublica). Но речь была бы недостаточной и предельно несовершенной с точки зрения этой цели, если бы не имела побудительной силы; следовательно. Меньшая посылка доказывается: ведь если устранить возбуждение, то даже если названный выше ангел будет стараться донести свой аффект до другого, сам по себе он не сможет этого сделать. Это удастся ему, только если другой случайно обратит внимание на другого или на новизну (речи), или – в лучшем случае – если позаботится обратить на них внимание. Но и таким способом ангел, которому предстоит слушать, не смог бы направить свой ум на тот или иной акт: ведь нужно было бы, чтобы он захотел обратиться к интенциональной форме именно того или иного акта, а не других; но нет никакого побудительного принципа, которым его воля была бы определена к этому; следовательно, внимание к такому акту всегда будет зависеть от случая. Но это резко противоречит совершенству ангельского общения и его управляемости, с точки зрения его чистой природы. Поясним это похожим примером: если бы люди могли разговаривать с другими людьми только письменными знаками, но не могли бы тем или иным способом подтолкнуть их к применению глаз или побудить к чтению письмен, то человеческая речь и общение были бы весьма несовершенными и ущербными. Более того, в приведенном примере люди превосходили бы ангелов, ибо, помимо письменных знаков, могли бы пользоваться кивками и жестами, либо являя их зрению, либо побуждая взирать на них; и, тем не менее, такой способ общения был бы весьма несовершенным, если бы люди не могли прямо и непосредственно возбуждать ум словами. Стало быть, гораздо более несовершенным было бы общение ангелов, лишенных любых побудительных средств: ведь другие внешние знаки у них отсутствуют, как мы показали в предыдущей главе.


35. Во-вторых, я утверждаю: это возбуждение осуществляется через некоторое реальное действие говорящего ангела, напечатлевающего в слушающем некую реальную интенциональную форму или ее реальный модус… (Об этом прямо говорит) св. Фома, часть I, вопр. 107, арт. 1, на 1, где, признавая, что говорящий ангел возбуждает другого, добавляет: «Как чувство приводится в движение чувственным, так интеллект – умопостигаемым. Следовательно, как чувственное через знак возбуждает чувство, так через некоторую умопостигаемую силу может возбуждаться к вниманию ум ангела». На эти слова ссылается Каэтан, приводя их изложение, согласно которому «св. Фома хочет полагать некую особую интенцию, обладающую силой возбуждать к слушанию. Но это хотя и услаждает слух, однако не созвучно моему пониманию». Я же не только считаю, что так можно понять слова св. Фомы, но даже думаю, что их нельзя понять иначе. Во-первых, св. Фома прямо говорит, что через такое возбуждение интеллект приводится в движение умопостигаемым, а именно: как движущим объектом, каковым является и чувственный объект по отношению к чувству. Но движущий объект и его движение немыслимы без некоторой реальной производящей причинности и напечатления. Во-вторых, если св. Фома хотел сказать именно это, он едва ли смог бы высказать это яснее. Ибо хотя св. Фома и не говорит, что говорящий ангел вкладывает в другого умопостигаемую интенциональную форму (да и мы ему этого не приписываем), он вполне ясно утверждает, что тот нечто напечатлевает в другом, то есть нечто (реально) делает и обладает для этого силой. Ведь для чего служит сила, если не для того, чтобы нечто делать? Наконец, под давлением этих слов Каэтан соглашается признать в ангельской речи умопостигаемую побудительную силу, но затем, объясняя эту силу, говорит, что она представляет собой лишь такое расположение (ordinationem) воли говорящего, через которое он делает понятие осмысленным для слушающего. Но выше было показано, что бессмысленно говорить о возникновении осмысленности, ибо она не выражает ничего, кроме внешнего именования, а через него единственное, что может возникнуть, – это дать другому возможность усмотреть данный акт, но не побудить его к такому усмотрению. Поэтому все добавленное Каэтаном… не более чем слова, нисколько не проясняющие существа дела.


36. Следовательно, основанием для утверждения служит скорее то, что возбуждение совершается не просто через внешнее именование: необходимо, чтобы оно совершалось через некоторое внутреннее изменение. Вывод доказывается, ибо эти два объяснения непосредственно противоположны, и среднего между ними, видимо, помыслить нельзя. Антецедент выглядит очевидным, и поэтому теологи учат, что возбуждение со стороны божественной благодати есть нечто (реальное) в возбуждаемых. И наоборот, они учат, что наши молитвы имеют целью побудить не Бога, а самого молящегося или других; но если бы возбуждение заключалось только во внешнем именовании, здесь не было бы ничего, что было бы противоречивым приписывать Богу. Если, стало быть, один ангел своей речью возбуждает другого, он, разумеется, придает ему не просто внешнее именование, но внутреннее, то есть нечто в нем производит.


Рекомендуем почитать
История животных

В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.


Бессилие добра и другие парадоксы этики

Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн  Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.


Диалектический материализм

Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].


Самопознание эстетики

Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.


Иррациональный парадокс Просвещения. Англосаксонский цугцванг

Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.


Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.