Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [59]

Но у Базена не было намерений контратаковать. У него в ушах звучали мольбы императора поторопиться, и он был взбешен этой неожиданной и несвоевременной атакой немцев, которую вынужден был отражать. «Я отдал приказы не вступать сегодня в бой, – бушевал он. – Я категорически запрещаю даже на метр продвинуться вперед!» Его противник, Штейнмец, тоже был разъярен не на шутку: услышав о сражении, он запретил командующему 8-м корпусом отвечать на любые обращения за помощью и безапелляционно приказал, чтобы Цастров и Мантейфель немедленно остановили бой. Но они не могли выполнить такой приказ. Мантейфель вел ожесточенный бой, а Цастров уже отправил оставшуюся часть своего корпуса для поддержки фон дер Гольца. Кроме того, 9-й корпус 2-й армии, продвигавшийся слева от Штейнмеца на Пельтре, посчитал эту стрельбу просто сигналом к тому, что это и есть атака 1-й армии, со всех ног устремился к Мецу и вышел к левому флангу сражавшихся у Грижи. К 18 часам масштабы этого боя уже не позволяли остановить его – оставалось либо победить, либо ждать наступления темноты, которая точно положила бы ему конец.

Сражение оказалось безрезультатным и ничего не дало. Пруссаки смогли ввести в бой подкрепления, лишь нащупав слабые места в линии французов, и вообще действовали едва ли не наугад, 7-й корпус пытался выйти из долины на плато, 1-й корпус продвигался по долине Вальере и взбирался по склонам на север к деревне Мей. Между двумя командующими корпусами, судя по всему, не было связи. Французский корпус также сражался совершенно автономно, но Базен выехал на поле битвы под огнем с присущей ему заразительной невозмутимостью. Будучи ранен в плечо осколком прусского снаряда, он и бровью не повел. Французский 2-й корпус на правом крыле не полностью вернулся в бой, и здесь его позиции, с наступавшими под прикрытием густолесья вокруг Арс-Лакнкси пруссаками, оказались под угрозой, но пруссаки развили наступление на Грижи только с наступлением темноты, и только тяжелые орудия форта Келё сумели сдержать их натиск. Действовавшие в центре по фронту 7-го вестфальского корпуса части явно не были склонны к проявлению прежнего мужества, как при Шпихерне, – неудивительно, на войне чаще всего предпочитают не повторять однажды проявленный героизм, – и дивизия генерала Кастаньи, развернутая в плотные боевые порядки в районе Борни, без труда сдержала их. Наиболее ожесточенный характер бой принял на французском левом фланге на высотах к северу от долины Вальере. Здесь корпус Ладмиро подоспел как раз вовремя, чтобы занять деревню Мей и окружающие склоны, угрожая правому флангу Мантейфеля и сводя на нет все попытки пруссаков выбраться из долины на открытое место. Войска Мантейфеля яростно атаковали французов. Мало-помалу они закрепились в небольшом лесу к востоку от Мей, их пришлось отбрасывать яростными контратаками французских войск, которым пруссаки так и не смогли ничего противопоставить, и схватка за этот лес затянулась до наступления темноты.

В 20 часов Штейнмец, добравшись до поля битвы, приказал Мантейфелю и Цастрову отойти назад к Ниду. Это было серьезным шагом. Пока прусские войска могли расположиться биваком на позициях, которыми такой нелегкой ценой овладели, они могли претендовать на победу – и претендовали: их полковые оркестры вовсю наяривали Ней Dir im Siegerkranz, и звуки марша гремели над бивачными кострами в долине Вальере. А тихо проследовать назад к Ниду означало бы признать полное поражение. Цастров просто проигнорировал приказ Штейнмеца, Мантейфель вообще отказался получать его, разве что лично из рук Штейнмеца, а приняв, до следующего дня не спешил его выполнять. И в довершение всего ставка короля недвусмысленно дала понять, что одобряет действия подчиненных Штейнмеца. Король приказал войскам оставаться там, где они находились, и на следующий день явился лично поздравить фон дер Гольца. Сам Штейнмец, по-видимому, здорово ломал голову над тем, каким образом неповиновение вышестоящему командиру встретило такое одобрение, в то время как у Шпихерна его инициатива была расценена как злоупотребление.

На следующее утро, 15 августа было в высшей степени непонятно, чего добились пруссаки в бою у Борни (так называемое сражение при Коломбей – Нойи. – Ред.). Они, если считать по числу потерь, были в явном проигрыше: почти 5000 офицеров и солдат, в то время как французы потеряли приблизительно 3500 человек – включая генерала Декана, вновь назначенного командующим 3-м корпусом, скончавшегося от полученных ран. Обе стороны утверждали, что победили: пруссаки, овладевшие позициями французов, и сами французы, успешно оборонявшие то, что представлялось им жизненно важным. Истинный итог сражения оказался куда прозаичнее и важнее, чем оборона или захват территории. Базен в ходе своего отступления из Меца потерял 12 крайне важных для него часов (по мнению других военных историков, сутки. – Ред.).

Вьонвиль-Марс-ла-Тур

Французы не видели оснований для недовольства событиями 14 августа. Они сражались, как подобает солдатам, и успешно сражались. Хаотичное отступление приостановилось, пруссаков отбросили, и Базен показал себя на поле боя хладнокровным и бесстрашным офицером, и французы теперь воспринимали его как главнокомандующего. Его назначение, как оказалось, и положило начало тем изменениям к лучшему, которых так ждали все. Базена в тот вечер восторженно приветствовала свита императора, а Наполеон III обратился к маршалу со словами: «Вы переломили ситуацию». То, что сражение, пусть и тактически выигрышное, было бедствием в стратегическом аспекте и что задержка, которую оно фактически вызвало, развеяла все надежды на успешный отвод сил на Маас, кажется, никому и в голову не приходило. Начиная с командующих корпусами, ни один офицер французской армии не имел или предположительно не имел представления о намерениях главнокомандующего. Французская традиция, состоявшая в том, что, дескать, военные формирования суть инструмент в руках их главнокомандующего, по-прежнему была в ходу, и, поскольку французской армии не полагалось знать причины ее наступлений и контрнаступлений у границы, она представления не имела о целях битвы, а просто участвовала в ней. Армия понимала лишь то, что не опозорилась, что действовала достойно, а уж углубляться – нет, в этом нужды не было.