Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [148]

Обещания Мольтке развернуть батареи поближе к городу не были пустыми. Падавшие на Париж снаряды были лишь малой частью того, что обрушивалось ежедневно на внешние форты, в особенности на Исси, Ванв и Монруж. Военные моряки, из которых состояли гарнизоны фортов, в соответствии с инструкциями палили в ответ, и, надо сказать, не впустую – их снаряды изрядно портили кровь немцам на их ничем не прикрытых батареях, но все равно силы были слишком неравны и по части калибра, и по количеству задействованных орудий. Французы по ночам восстанавливали разрушенное за день, но постепенно, в течение первых двух январских недель, их фортификации превратились в руины, а их ответный огонь утратил регулярность. По прошествии трех дней немецкие батареи смогли приблизиться к городу. Когда они приблизились, сектор обстрела увеличился. С востока огонь переместился на север, и 21 января Сен-Дени пал. Немцы овладели Сен-Дени отнюдь не без боя – французы сопротивлялись отчаянно, – но и там оборона рухнула под сосредоточенным огнем противника, и жители этих городов потянулись в Париж.

Эффект от артобстрела Парижа подействовал на его жителей совершенно не так, как ожидал Бисмарк, и Блюменталь, яростный противник этой операции, не упустил возможности вновь изложить свои контраргументы. Однако артобстрел нельзя было считать совсем уж провальной акцией, кое-какие результаты он принес, причем результаты эти были в пользу немцев. Весь Париж настаивал на том, что необходимо предпринять какие-то меры. Город не отапливался и голодал; смертность возрастала каждую неделю. Но пока ничего особенного не происходило, большая часть населения города погрузилась в угрюмую апатию. Немецкие снаряды действовали на них, как жалящие осы, и вызывали сильнейшее желание отомстить. «Вас 400 000, – возмущались парижанки, – и вы позволяете им обстреливать нас!» Требования клубов перейти в стремительное наступление не утихали, и теперь членами правительства выдвигались различные планы. Разве все [вооруженное] население не смогло бы парализовать немцев, предложил один, одновременно начав прорыв по всему периметру кольца блокады? Другой, которому, возможно, не давали покоя смутные воспоминания о временах давно минувших, предложил, чтобы члены правительства вместе с духовенством, религиозными объединениями и хорами девственниц возглавили бы процессию, направлявшуюся прямиком на позиции немцев. Из военных Дюкро мог предложить лишь прорыв небольшими группами вооруженных людей, чтобы развернуть сопротивление в провинциях. Дюкро все равно собирался в отставку и оставался на своем посту лишь благодаря мольбам Трошю. Сам Трошю был полон решимости придержать свой вариант прорыва на самый крайний случай и не отказывался от своей идеи даже после поступившего 9 января послания от Гамбетты, повергшего остальных членов правительства в состояние исступленного энтузиазма.

В этих датированных 22 декабря посланиях сообщалось о наступлении Бурбаки на линии коммуникации немцев, которые могли бы привести «к небывалым результатам», а если выразиться образнее, повторении наступления Луар-ской и Северной армий на Париж. «Пруссаки, – утверждалось в послании, с большой долей вероятности, – еще не испытав на себе горечи поражения, все же деморализованы». Ввиду такого развития событий бездеятельность Трошю тем более невыносима, и продемонстрированный им скептицизм в отношении возможности и эффективности этих разработанных в провинции планов лишь ухудшает из без того непростое положение. Ходили упорные слухи, что он был в контакте с немцами. И на самом деле слухи эти распространились настолько широко, что Трошю был вынужден выступить с их опровержением. Его попытка успехом не увенчалась – Трошю просто не поверили. «Ничто и никогда не заставит нас бросить оружие… – объявил он, – мэр Парижа не сдастся!»

Между тем 12 января Трошю заявил коллегам, что Париж едва дотянет до того момента, когда наступление Бурбаки возымеет эффект, ибо скоро нужда заставит решиться на драконовские меры по обнаружению тайных запасов провианта по подавлению общественного недовольства.

Если проблема с продовольствием так обострилась, беспомощно пытался разъяснить он, то это произошло по вине правительства, не решившегося вовремя принять жесткие меры, на что Фавр ответил, что, дескать, по вине губернатора не были достигнуты военные успехи. В любом случае, настаивал Пикар, меры, которые оправдывал Трошю, выполнимы лишь в том случае, «если гул орудий заглушит бормотание людей», с чем единодушно согласились его коллеги.

Трошю и Дюкро изо всех сил настаивали на проведении дальнейших военных операций, но были и генералы помоложе, кто был готов представить планы. Когда прибыло послание Гамбетты, правительство уже располагало составленными генералом Берто и поддержанными начальником штаба Трошю, генералом Шмитцем, планами прорыва из Мон-Валерьена через линии обороны немцев на перешейке излучины Сены к Версалю. Это было атака на сильнее всего укрепленном участке обороны немцев, и Трошю с Дюкро понимали, что с войсками под их командованием подобный план не имел ни малейших шансов на успех. Но правительству, как и членам политических клубов, уже осточертели бесконечные прикидки военных. Наступление необходимо было предпринять, пусть даже в последнем безумстве отчаяния, пусть даже ради того, чтобы единственно возможным способом убедить энтузиастов в полнейшей безнадежности их положения. Сигнал о начале операции должен был поступить не позднее, чем в ночь с 18 на 19 января.