Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль - [92]

Главным образом под влиянием «научного консультанта» Линдемана (который вместе с Бивербруком и Бракеном организовал «собственный», тайный военный кабинет) стало быстро продвигаться начатое давно строительство мощной бомбардировочной авиации, и уже в мае 1942 года состоялся первый налет на немецкий город Кельн. Какие-нибудь мотивы возмездия при проведении этой стратегической воздушной атаки, направленной, как писали, «в значительной степени на немецкие рабочие кварталы», не играли здесь ни малейшей роли, хотя в пропагандистских целях они все же выдвигались. Черчилль и Линдеман, как это было доказано уже после окончания войны, были введены в заблуждение элементарными расчетами. Но противники Германии ошиблись, считая, что немцы не обладали большой моральной силой. На деле эта сила не была сломлена и тогда, когда уже не существовало немецкой военной промышленности, когда практически уже не было ни одного неразрушенного крупного немецкого города. Тем не менее воздушные налеты продолжались до апреля 1945 года. Последним кульминационным пунктом их была массированная бомбардировка союзниками Дрездена, переполненного беженцами, в ночь на 14 февраля 1945 года, проведенная по личному приказу Черчилля. В общей сложности спланированная Черчиллем и Линдеманом воздушная война в сердце Европы разрушила города с тысячелетней культурой и стоила жизни по меньшей мере 600 000 человек.

Концепция стратегической бомбовой атаки, имеющая цель «прорыва силы морального сопротивления противника», принадлежала скорее всего профессиональному политику Линдеману и первому маршалу ВВС Х. М. Тренчарду, который консультировал Черчилля еще в 1918/19 году. Вторая стратегическая идея, напротив, выдает почерк его товарищей по союзу из лагеря левых. Их целью было превратить войну против фашизма в революционную войну, в важный этап на пути к социализму, и только в этом они хотели видеть ее глубокий смысл. Существовавший в самой Англии коалиционно-политический гражданский мир (запрет на междоусобицы в пределах города) сначала служил препятствием общественно-политическим катаклизмам, однако со временем его сменил «военный социализм» государственной регламентации, который основывался на противоположной тенденции. Учитывая это, становится понятным желание определенных радикально настроенных кругов использовать большой потенциал антифашистски настроенных рабочих масс в оккупированной нацистами Европе, вовлечь их в партизанскую войну и под руководством и при поддержке Англии развязать «европейскую революцию». Черчилль, который всегда имел очевидную склонность к нетрадиционному ведению войны, ухватился за эту мысль, политических последствий которой он по-настоящему так и не понял. Исполнение этой идеи он поручил лидеру лейбористов Хью Дальтону, получившему от Черчилля 16 июля 1940 года указание «обуздать Европу». Дальтон увидел в этом распоряжении для себя свободу действий, теперь он считал себя вправе заниматься террористической деятельностью, вызывать эскалацию страха, сеять «хаос и анархию» во всей Европе. Возглавляемая им организация (Special Operations Executive — Исполнительный комитет по чрезвычайным операциям) была своего рода руководящим центром, объединяющим всех вызванных Англией к жизни и оснащенных оружием групп движения Сопротивления, она объединяла значительную часть британских военных усилий и вела свой «социал-революционный» поход на собственный страх и риск. Вопреки ожиданиям инициаторов этого движения, оно не принесло им после войны никаких политических дивидендов: освободительная партизанская война во всех европейских странах способствовала росту политического авторитета прежде всего коммунистов. Черчилль, вероятно, и в этом случае не продумал последствия победы, которая должна была наступить. Первые сомнения у него появились в декабре 1944 года, когда в освобожденной Греции у власти оказались представители коммунистического движения ЭЛАС[22], и тогда он решился на вторжение в Грецию — шаг, вызвавший большие споры среди его партнеров по коалиции, в особенности США.

Было бы заблуждением видеть в британской интервенции в Греции первый симптом антисоветского курса. В соответствии с обоюдным соглашением Греция принадлежала к сфере британских интересов, и сначала не было никакого намерения открывать здесь новый фронт. Вся идея «балканского удара», с помощью которого Черчилль якобы хотел предупредить советское продвижение в Юго-Восточную и Центральную Европу, является продуктом более поздней корректировки истории. Насколько об этом сегодня можно судить, такая операция, невзирая на ее поддержку маршалом Тито, никогда серьезно не принималась во внимание. По признанию Черчилля, наиболее потенциально опасными зонами был район Средиземного моря, юг Франции, а также Италия; на эти регионы и была нацелена проведенная в ноябре 1942 года высадка войск в Северной Африке (операция «Торч»); здесь, в сфере итальянского партнера по оси, Черчилль усматривал «ахиллесову пяту» «европейской крепости». По этой же причине Черчилль не особенно противился операции «Оверлорд», проведенной на севере Франции. Он согласился на ее проведение после того, как была завершена техническая подготовка к этой самой трудной операции в истории войны, проходившей в 1944 году одновременно на суше и на море. Общее число потерь с британской стороны в период с 1939 до 1945 года составило приблизительно 265 000 человек убитыми; по сравнению с 900 000 погибшими в первой мировой войне стратегический план Черчилля, с точки зрения национальных интересов, как будто бы можно было считать оправдавшим себя. Несмотря на свой неоднократно демонстрируемый героический нигилизм, Черчилль — в отличие от Гитлера — старался но мере возможности сохранить свой народ. Однако, чтобы понять дальнейший ход европейской истории, нужно помнить, что основная тяжесть борьбы против Гитлера легла на плечи Советского Союза, что именно он ценой своих неслыханных жертв уничтожил немецкие армии и создал в Европе такую ситуацию, которая за столом переговоров могла получить только однозначную трактовку. То, что Советский Союз, опираясь на свои фактические и моральные права, решил заявить о себе как о могущественной европейской державе, стало проявляться с того момента, когда победа союзников была уже близка и вопросы послевоенного европейского устройства должны были в первую очередь обсуждаться на Тегеранской (1943) и Ялтинской (1945) конференциях.