Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль - [39]

Со времени Перл-Харбора Рузвельта больше всего волновал вопрос, как внутри- и внешнеполитически заложить основы для изменения чрезвычайно мрачной общей военной ситуации, которая сложилась в конце 1941 и в начале 1942 года. Армии держав оси покорили Европу от канала (Кильского. — Ред.) до ворот Москвы, от мыса Нордкап до Сицилии. Северная Африка, Суэцкий канал и Гибралтар, жизненная линия Британской империи, казалось, были в очень большой опасности; цифры, свидетельствующие о погружении немецких подводных лодок в Атлантике, вызывали тревогу. Казалось, что в Тихом океане и Азии никакая сила не может остановить японскую экспансию на юг, восток и север. Китай, Филиппины, Бирма и Малайя да и Восточная Индия и Австралия, не говоря уже об Океании и Алеутах, были под угрозой. Американский флот сильно пострадал, армия как таковая не существовала, промышленность только частично была перестроена на военный лад. Потенциальная мощь великой экономической нации мира была огромна, а актуальная ситуация катастрофична. В этой обстановке личность Рузвельта в силу его неисчерпаемого оптимизма, ведущей роли и качественного руководства приобрела всемирно-историческое значение.

Шок Перл-Харбора значительно облегчил ему первую и самую неотложную задачу, а именно — мобилизацию американской нации и полную перестройку экономики на военную промышленность. Почти на следующий день не было никого, кто не был убежден в том, что Соединенные Штаты борются за великое и справедливое дело. Перл-Харбор одним ударом опроверг изоляционизм. Нельзя переоценивать значение этого шока как политико-психологической предпосылки для перестройки американской экономики и достижения производственных рекордов, которые еще в 1940–1941 годах никто не счел бы возможным; только на этом фоне Рузвельт мог осуществить совершенно сознательно проводимую концепцию американской военной экономики, а именно: при планировании и регламентации вашингтонскими властями добровольного сотрудничества добиться по возможности от всех общественных групп, конечно, не без затруднений, выдержать баланс между принуждением и свободной кооперацией. Успех военного американского производства невозможно объяснить без стратегии правительства, использовавшего спонтанную готовность населения как побудительную энергию, которая обеспечила лояльность решительных групп и интересов, например, предпринимателей и рабочих, производителей и потребителей путем совместных постановлений, собственных инициатив, а в случае необходимости — путем существенных материальных стимулов. Объективно существующих вспомогательных средств страны как основы разъяснительной работы было недостаточно. Правильно оценивая политическое формирование воли и передачу сбережений населением, Рузвельт никогда не ожидал, что можно выиграть битву «на родном фронте» путем административных мер. Он видел скорее свою важнейшую задачу в том, чтобы побуждать и призывать, содействовать принципам и драматическим жестом агитировать за выдвинутые им цели. Так Рузвельт в своем послании 6 января 1942 года конгрессу назвал производственные цели, от которых у многих перехватило дыхание: 60 000 самолетов в 1942 году, 125 000 — в 1943 году, 45 000 танков в 1942 году, 75 000 — в 1943 году и т. д.

Война значительно изменила отношение торгового мира к президенту, которое было нарушено «Новым курсом». С лета 1940 года, падения Франции, менеджеры крупных концернов вошли в производственные управленческие ведомства, экономика могла извлекать прибыли из вооружения, законы чрезмерной концентрации были временно отменены, государство устранило почти все возможности большого риска при ведении частного хозяйства, из сотрудничества концернов и менеджеров с армией, военно-морским флотом, авиацией — самыми большими заказчиками нации — развилась новая элита власти, так называемый военно-промышленный комплекс.

Немного труднее Рузвельту пришлось с профсоюзами. Хотя они вместе с предпринимателями, находясь под шоком Перл-Харбора, торжественно обещали в Белом доме отказаться от забастовок и выступления против войны, эта клятва не смогла помешать острой забастовочной конфронтации в 1943 году между правительством и горнорабочими, а также железнодорожниками, которая закончилась только благодаря тому, что горнякам была повышена зарплата за счет инфляционной компенсации. Если посмотреть в целом, то Рузвельт проводил и во время второй мировой войны успешную профсоюзную политику. Забастовки уменьшились на одну треть по сравнению с мирным периодом. Рузвельт смог добиться того, чтобы чрезмерно высокие требования по повышению зарплаты не причиняли ущерба его антиинфляционной программе (при повышении цен на 31,7 % зарплата увеличилась на 40,5 %). Так же важно было сотрудничество профсоюзов при мобилизации и распределении рабочей силы. Президент и конгресс, не прибегая к чрезвычайно непопулярным средствам принудительной трудовой повинности, смогли добиться, что в 1944 году на 18,7 миллиона человек больше было занято в производстве, чем в 1939 году. В армию ушли 11 миллионов человек, промышленность поглотила 7,7 миллиона. Из 18,7 миллиона примерно 10 миллионов было приростом к новым силам, 8,7 миллиона были из резерва безработных. Это была война (а не «Новый курс»), которая положила конец двум экономическим бедам тридцатых годов — безработице и неиспользованным производственным мощностям. Стратегия Рузвельта путем активизации общественных групп добиться по возможности более широкого согласия и оказывать, где возможно, содействие добровольным инициативам, была успешно использована и в других областях, например, при сборе старой резины или при продаже облигаций для военного финансирования. В этих кампаниях, инсценированных с большим рвением и с помощью рекламных профессионалов в Медисон-авеню Нью-Йорка, Рузвельт как первый пропагандист нации знал толк. Он подписал лично 1 мая 1941 года первый внутренний заем, так как ранее отклонил закон принудительного займа.