Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - [302]

Эпилог ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

В четверг утром 12 апреля 1945 года в Уорм-Спрингсе стояла приятная солнечная погода. Дорогу к Сосновой горе украшали цветы кизила и диких фиалок. Там, в любимом месте отдыха Рузвельта на природе, его друзья жарили мясо для пикника, намеченного на поздний полдень. В теплом воздухе этого уголка Джорджии перемешались запах жимолости и аромат жареной говядины и цыплят. Под кроной дуба, ствол которого обнимали глицинии, установлено деревянное кресло для почетного гостя, откуда он мог созерцать зеленую долину у подножия горы.

Внизу, в долине, в угловой спальне Малого Белого дома сидел в кровати президент, читая конституцию Атланты. Из-за плохой погоды в Вашингтоне доставка газет из крупных северных городов задержалась. Заголовки сообщали, что американские войска в 57 милях от Берлина и 115 милях от расположения русских войск. При дневном свете огромный воздушный флот «Летающих крепостей» бомбил Токио. Рузвельта отвлек от чтения документа разговор на кухне. Он позвал Лиззи Макдаффи — она убирала гостиную: о чем они там разговаривают? Лиззи вошла в дверной проем. У господина Рузвельта всегда находилось время поговорить с ней, ответить на ее вопросы.

— Господин Рузвельт, вы верите в перевоплощение?

Он спросил, верит ли она в это сама. Лиззи ответила, что не знает, но, если перевоплощение существует, она хотела бы вернуться к жизни канарейкой.

— «Канарейкой»! — Президент взглянул на ее 200-фунтовое тело, отбросил чтиво и расхохотался.

Лиззи Макдаффи навсегда запомнила эту сцену: президент, запрокинув голову, закрыв глаза, смеется и восклицает, наверное, в сотый раз:

— Она тебе так нравится?! Так нравится?!

Когда около полудня в Малый Белый дом прибыл Хассет с пакетом запоздавшей почты, Рузвельт сидел в гостиной в кожаном кресле, беседуя со своими кузинами Маргарет Сакли и Лаурой Делано, а также с госпожой Уинтроп Рутерферд. Два года назад Люси Меркер Рутерферд заказала художнику-портретисту Элизабет Шуматофф портрет президента акварелью. Некоторое время назад он попросил художницу сделать другой его портрет — в подарок дочери Люси. Мадам Шуматофф вошла в момент, когда Рузвельт подписывал ворох документов о назначениях и наградах, которые Хассет перед ним разложил. Президент подписывал их, как обычно, ручкой с расширенным концом пера, поэтому Хассету приходилось раскладывать документы по столу, чтобы просохли. Один из документов — законопроект, только что принятый конгрессом, о продлении деятельности Корпорации кредитования товаров и расширении прав корпорации на заимствование денежных средств — президент подписал широким росчерком пера и сообщил присутствующим в гостиной:

— Вот как я произвожу закон.

Хассет неодобрительно следил, как художница устанавливает мольберт, меряет нос Рузвельта, просит его повернуться то в одну, то в другую сторону. Босс, считал Хассет, слишком слаб для всего этого. Собрав подписанные документы, он вышел из гостиной, оставив президента читать некоторые бумаги, пока его рисуют. В комнате стало тихо. Художница продолжала работу, но президент так увлекся чтением, что нарушил позу. Она использовала это время, чтобы закрасить часть готового рисунка. В час дня президент взглянул на часы:

— У нас еще пятнадцать минут.

Мальчик-привратник накрывал обеденный стол на другой стороне комнаты; Маргарет Сакли занималась вышиванием; Лаура Делано ставила цветы в вазы; Люси Рутерферд смотрела на президента. Он сделал шутливое замечание и переглянулся с ней. Затем закурил сигарету и углубился в изучение документов.

Пятнадцать минут почти прошли, когда президент поднес к виску левую руку, уронил ее беспомощно вниз, затем поднял снова и прижал к шее.

— У меня ужасная боль, — произнес он едва слышно.

Затем рука его скользнула вниз, голова склонилась влево, тело обмякло. Послали за Бруенном, который загорал у бассейна. Когда он пришел, президент все еще сидел в кресле весь обмякший. Тяжелое, вялое тело с трудом перенесли в спальню. Дыхание то останавливалось, то возобновлялось с глубокими хрипами. Бруенн раздел президента, сделал инъекцию папаверина и амилнитрата. Позвонил в Вашингтон, адмиралу Макинтайру. Мадам Шуматофф вместе с госпожой Рутерферд уже покинули гостиную. Пришел Хассет. Услышал тяжелое, прерывистое дыхание и понял — конец близок. В углу комнаты тихо сидела Грейс Талли, губы ее шептали молитву. Проходила минута за минутой, дыхание становилось все более мучительным, затем прекратилось. Бруенн больше не слышал биения сердца; сделал инъекцию адреналина в сердечную мышцу — никакого эффекта. В 3.55 дня Бруенн констатировал смерть.

Грейс Талли вошла в спальню, едва касаясь, поцеловала президента в лоб и вышла на порог, застыв без слов и без слез. С места предполагаемого пикника у Сосновой горы вызвали репортеров — они устремились в маленький домик. Хассет стоял в центре гостиной.

— Джентльмены, — сказал он тихо, — мой печальный долг — сообщить вам о смерти президента Соединенных Штатов...

Скорбная весть застала Черчилля в его кабинете на Даунинг-стрит перед самой полуночью. Продолжительное время он сидел молча, ошеломленный этой вестью, чувствуя себя так, словно получил сильный удар. В Москве Гарримана разбудили в два часа ночи. Он поехал в Кремль на встречу со Сталиным; того известие о смерти Рузвельта так потрясло, что он долго держал руку посла не проронив ни слова. В Чунцине генералиссимус узнал печальную новость перед завтраком; он не притронулся к еде и распорядился о траурных мероприятиях. В Японии диктор Токийского радио зачитал сообщение о смерти президента США и необъяснимым образом включил траурную музыку — «в связи с кончиной великого деятеля».