Французы на Северном полюсе - [64]

При этом старательно заметал следы, прикрывая брезентом распоротые тюки и взломанные ящики…

И вот грянула беда. Надвинулась угроза голода. Собак кормить было нечем, и их осудили на смерть. Дюма собственноручно порешил несчастных животных.

Однако не всех — одной псине чудом удалось избежать резни, вызванной суровой необходимостью.

Все спрашивали себя, почему тезка знаменитого Тартарена орудовал поварским ножом, а не взял карабин? Почему он перерезал собакам — этим верным помощникам человека, — горло, как баранам или свиньям, вместо того чтобы просто пристрелить. Оказывается, таков был строгий приказ доктора.

Так как отсутствовала свежая тюленья кровь, необходимая больным скорбутом, только таким способом можно было получить достаточное количество целебной жидкости, более действенной, чем все лекарства.

Нужно сказать, что все больные без исключения, независимо от тяжести заболевания, согласились выпить теплой крови. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, настолько страшный конец несчастного Фрица поразил всех. Тяжелое воспоминание, постоянно преследовавшее матросов, помогало побороть отвращение. Плюмован, «собачий капитан», не мог присутствовать на бойне и смотреть, как убивают его подопечных и друзей, ставших, как мы помним, настоящими учеными псами и развлекавших людей в более счастливые времена.

Артур убежал подальше от лагеря, чтобы не слышать ужасного воя несчастных животных и не видеть агонии своих любимцев: Белизара, Кабо, Помпона и Рамона. Вернувшись, парижанин увидел Дюма, красного, как палач после казни. Тот только что схватил бедного Помпона, который, вместо того чтобы сопротивляться, жалобно плакал как ребенок.

При виде этой сцены Фарен не смог сдержать слез и закричал срывающимся голосом:

— Господи, я думал, резня уже закончена. Дюма, отпусти его, прошу тебя!

— Э, да я и сам хотел того же. Если бы ты только знал, как мне больно убивать невинных бедняг.

Помпон, ускользнув от палача, бросился на руки парижанину, который поспешил уйти подальше от лагеря, унося обезумевшее от страха животное, преследуемое запахом крови товарищей.

Отойдя метров на сто, Плюмован остановился среди снежного вихря и, опустив собаку на толстый снежный ковер, заговорил с нею, как будто та могла что-то понять:

— Знаешь, старина, твоих друзей больше нет. Они поплатились за то, что съели лагерные запасы, а это — преступление, которое карается смертью. Если хочешь избежать их страшной участи, мотай отсюда, и побыстрее! Ты ловкий как обезьяна, шустрый как белка, а льды — твоя родина, беги же… И даже близко не подходи к нам, если не хочешь, чтобы тебя слопали.

Артур поцеловал четвероногого друга в черный, блестящий, похожий на трюфель нос, взмахнул рукой, указывая на безбрежные снежные поля, и громко крикнул:

— Беги, Помпон, беги!

Пес убежал, и больше его никто не видел. Убитые собаки пошли в пищу.

Вот каков был рацион матросов, скорчившихся в душной, тесной иглу.

Утром — чай или кофе без сахара. Ужиук и собаки съели его, и больше ничего не осталось. Двести граммов собачьего мяса на человека, несколько капель водки или рома, разбавленных горячей водой. Ни сухарей, ни мясного концентрата. Все было проглочено голодными псами. В полдень — некоторое подобие супа из собачьего мяса и кусочка тюленьего жира, со щепоткой соли.

Все это съедалось горячим, чтобы получить побольше «топлива», как шутили в прежние дни.

На ужин — опять крохотный кусочек мяса, для разнообразия — кофе и несколько капель спиртного.

После столь скудной трапезы засыпали голодными.

Пищи оставалось в обрез. Собаки, ужасно исхудавшие за последнее время, весили едва ли килограмм двадцать, то есть мяса от каждой получили не более десяти килограммов. Несмотря на строжайшую экономию, оно было очень быстро съедено. Самым изголодавшимся давали дополнительную порцию — варево, запах которого вызывал тошноту у наиболее щепетильных. Добавьте к этому ужасную тесноту, скученность, затхлый воздух, и вы хотя бы отдаленно сможете представить себе судьбу людей, которые корчились от голода, прислушиваясь к завываниям ветра.

Восемнадцатого мая буря наконец утихла, но легче от этого не стало. Всюду, куда ни кинь взгляд, высились огромные сугробы. Положение казалось безвыходным.

Но капитан не терял надежды. С наступлением оттепели на север должны были прилететь птицы. Тогда голод отступит…

Двадцать третьего мая на термометре все еще было десять градусов. Шел мелкий снег.

Двадцать четвертого мая у троих заболел желудок — с непривычки к собачьему мясу. Совсем ослабели больные скорбутом.

Двадцать пятого съели последнюю собаку. Двадцать шестого принялись жевать тряпки, кости, все, что попадалось под руку.

Двадцать восьмого температура резко повысилась до нуля градусов. Ни чая, ни кофе не было, и доктор давал каждому по ложке глицерина.

Двадцать девятого появилась чайка. Уже съедены шкуры собак. Еще оставалась сбруя из тюленьей кожи.

Ослабевшие, бледные, с блуждающими глазами, люди двигались словно тени.

Де Амбрие с напряжением вглядывался в горизонт — не появится ли стая уток или медведь.

Оттепель набирала силу. Лед трещал, текли потоки воды… Дюма, Плюмован и Итурриа пошли на разведку, но вернулись ни с чем. В этот день съели половину сбруи и запили глицерином.