Французский сезон Катеньки Арсаньевой - [45]

И тут в очередной раз мой дом посетил Дюма. Он был на удивление трезв, но я не сразу это поняла, поскольку он был чрезвычайно возбужден, размахивал руками, и я не сразу вникла в смысл его слов.

Я попросила его перестать гоняться по моей гостиной, усадила во второе кресло перед камином и предложила начать с самого начала. И вот, что от него услышала:

– Расставшись с Пьером (раньше он так его не называл, и я с улыбкой отметила этот признак их дальнейшего сближения, они уже были на «ты» и что называется без церемоний), я отправился домой. Вернее, в том дом, что стал в Саратове моим пристанищем, то есть к мадам Сервье. События последних дней немного утомили меня, и я решил провести вечер подобно вам, – он кивнул на камин, – в домашнем уюте с хорошей книгой в руках. У меня с собой целая библиотека, я привык не терять времени попусту и во время своих многочисленных путешествий. А день без чтения для меня – потерянный день.

Взяв наугад из сундука книгу потолще, хорошие книги чаще бывают толстыми, я хотел ее полистать на сон грядущий…

На этот раз мне попался Мишле. Я счел это хорошим знаком, поскольку читал его неоднократно, и каждый раз с неизменным интересом, открывая в этой мудрой книге все новые и новые достоинства.

Некоторое время я действительно наслаждался любимыми местами, не ожидая обнаружить ничего принципиально нового, словно беседуя со старым другом, все анекдоты которого давно знаешь наизусть, и тем не менее – получая истинное удовольствие от общения. Но неожиданно наткнулся на эти строки. Я захватил книгу с собой и лучше прочитаю вам оригинал, чем удовлетворюсь его пересказом.

Он достал из складок своих одежд довольно внушительный том, и отыскав нужную страницу, откашлялся и продекламировал в традиции классического французского театра. Через несколько лет, побывав в «Комеди дэ Франсэз», я вспомнила тот удивительный вечер и узнала эту манеру. Тем более, что Дюма явно обладал драматическим талантом и французский театр в его лице потерял великого актера.

Итак, он читал мне строки этой действительно любопытной книги, а я не могла понять, зачем он это делает. Чтобы вам стало понятным мое недоумение, я приведу полностью тот отрывок, что звучал в моем доме в тот вечер, благо, Мишле имеется у меня в библиотеке, и я просто перепишу эти строки дословно:

«Некий Титус Семпроний Рутилус предложил своему пасынку, опекуном которого являлся, приобщить его к таинствам вакханалий, докатившихся из Этрурии и Кампании до Рима. Когда молодой человек рассказал об этом куртизанке, в которую был влюблен, ту охватил ужас. Она сказала ему, что, очевидно, его мачеха и отчим опасаются разоблачений и намерены таким образом от него отделаться. Он укрылся в доме одной из своих теток и дал обо всем знать консулу.

Подвергнутая допросу куртизанка вначале все отрицала, боясь мести посвященных в таинства, а затем во всем созналась. Эти вакханалии были проявлениями неистового культа жизни и смерти, среди ритуалов которого числились проституция и убийства. Тех, кто отказывался принимать участие в гнусностях, эта тайная машина хватала и бросала в глубокие погреба. Женщины и мужчины совокуплялись беспорядочно в сумерках, а затем в исступлении бежали к берегу Тибра, окунали в него зажженные факелы, которые продолжали гореть и после того, как их вынимали из воды, что символизировало бессилие смерти перед неугасимым светом всеобщей жизни.

Расследование скоро показало, что только в одном Риме насчитывается семь тысяч человек, погрязших во всех этих ужасах. Повсюду были расставлены гвардейцы; ночью провели обыски; целая толпа женщин, оказавшихся в числе виновных, была отдана их родственникам для того, чтобы быть казненными у себя дома. Из Рима ужас распространился во всей Италии: консулы продолжили розыски и в других городах».

Прочитав эти последние строки с особым выражением, он отложил книгу в сторону и поглядел на меня с непонятным вызовом и спросил:

– Ну и что вы на это скажете?

– Затрудняюсь разделить ваш восторг, – промямлила я, – но право же, я не считаю это достаточным поводом для столь позднего визита.

Может быть, это прозвучало не слишком вежливо, но зато искренне. Я действительно не понимала, зачем он прочитал мне этот отрывок и для чего все это затеял. И это начинало выводить меня из себя, как выводит из себя любая непонятная затея ваших друзей, пока вам не удосужатся объяснить смысл происходящего.

– Как? Вы ничего не поняли? – поразился он.

– Я поняла каждое прочитанное вами слово, но не нашла в них никакого особого смысла. Тем более, что я эту книгу читала.

– Боже! – вознес он руки к моему потолку, – вы НИЧЕГО не поняли.

– Я этого не отрицаю.

– Но это же очевидно.

Я начинала злиться всерьез.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

– Но это же история Константина Лобанова, только в иных исторических декорациях, – даже с каким-то разочарованием в голосе молвил Дюма.

– С какой стати?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что не вижу оснований для такой параллели.

– Но вы же сами… – набрав воздуху в легкие, собирался было ответить мне Дюма в том же раздраженном тоне. Но неожиданно выдохнул и улыбнулся своей обаятельной и обезоруживающей улыбкой. – Ну, хорошо, тогда начнем с самого начала.