Французский сезон Катеньки Арсаньевой - [44]

– Что же вы раньше не сказали? – возликовал Дюма и его руки распахнулись для символического объятия как два могучих крыла.

Не то, чтобы я на самом деле нуждалась в этом средстве для поддержания здоровья. Просто мне хотелось выпить с этими замечательными людьми. Кроме того, у нас был для этого повод – наше расследование сдвинулось с мертвой точки. Уже не говоря о том, что коньяк был действительно великолепен.

За этим занятием нас и застал Павел Игнатьевич. С эполетами полковника, твердой походкой он вышел на середину комнаты и произнес:

– Позвольте от лица возглавляемого мною управления поблагодарить вас за физическое устранение опасного преступника, бывшего монастырского крестьянина, а ныне беглого каторжника, которого полиция безуспешного разыскивала целый год. И если позволите… – он покашлял в кулак, – я бы присоединился к вам в смысле… Погода, знаете ли, с утра… прохладная.

Допили бутылку мы уже вчетвером и уничтожили все принесенные с собой Дюма французские деликатесы.

– Вы сказали – бывшего монастырского крестьянина? – уточнила я через некоторое время. – Какому же монастырю мы обязаны этим чудовищем?

– Да вы были в нем не далее, как вчера, – усмехнулся в усы Павел Игнатьевич.

И Петр Анатольевич и Дюма, не сговариваясь, одновременно повернули ко мне головы и посмотрели со значением. Я только покачала головой в ответ на эти взгляды.

– Что вы говорите? Никогда бы не подумал, – зацокал языком Дюма. – Такой красивый монастырь, и такая серьезная настоятельница, а крестьян распустила…

– В тихом омуте… – заметил на это Павел Игнатьевич, – кстати, господин Дюма, – сегодня он не стеснялся своего французского и не нуждался в переводчице, – если мне память не изменяет, сегодня вы собирались продолжить свое турне по Волге, то есть, я так понимаю, мы с вами…

– Я решил задержаться еще на несколько дней, с вашего позволения, – перебил его писатель. – Петр Анатольевич нуждается в серьезном уходе, а в моем распоряжении имеются старинные французские методы восстановления здоровья…

И я считаю свои долгом.

– Да я, собственно, не имею ничего против. Надо будет сделать отметку в ваших документах, чтобы никто не привязался…

– Если вам не трудно, Павел Игнатьевич, – прижал Дюма свою огромную ладонь к сердцу.

– Ну, что с вами поделаешь? Мужская солидарность – вещь весьма благородная. Только смотрите не переусердствуйте со своими старинными методами.

– С фармакологической точностью дозировки, не чаще двух раз в день, – заверил Дюма.

– Или трех, – поправил его Петр Анатольевич.

– В таком случае – не возражаю и даже рад буду присоединиться… в лечебных целях.

С этими словами Павел Игнатьевич забрал у Дюма документы и покинул нашу дружную компанию.

И едва за ним успела закрыться дверь, как Петр Анатольевич вскочил со своей кровати, позабыв про свои раны.

– Вы понимаете, что это значит? – завопил он.

– А вы считаете только себя таким умным? – ответил ему Дюма вопросом на вопрос.

– И все таки, – вмешалась я в их диалог, – я считаю нелишним согласовать наши выводы.

– Так совершенно же очевидно, – расплылся в улыбке Петр Анатольевич, – что все дорожки ведут к тому самому монастырю, что мы почтили вчера своим присутствием, и в котором проживает ныне некто Анастасия Лобанова, в монашестве – сестра Манефа. Если бы нам ее еще и повидать… – неожиданно он остановился на полуслове и посмотрел на Дюма.

– А что? – ответил ему француз в ответ на этот взгляд, – я бы не исключил такого варианта…

– Вы хотите сказать, – вновь нарушила я их tet-a-tet, – что Анастасия Лобанова, сестра Манефа и наша таинственная миледи…

– …одно и то же лицо, – хором закончили мою фразу мужчины.

Взаимопонимание в нашей компании складывалось исключительное.

– Я бы все-таки не торопилась утверждать это столь категорично, – покачала головой я.

– А мы и не торопимся, – согласился с моей точкой зрения Петр Анатольевич и достал из буфета еще одну бутылку коньяка.

– Я пожалуюсь Павлу Игнатьевичу, – неодобрительно покосилась я на него.

– В отличие от вас, Екатерина Алексеевна, главный полицмейстер нашей губернии понимает, что такое мужская солидарность, Так что жалуйтесь на здоровье, – и откупорил бутылку.

– С фармакологической точностью дозировки, – поддержал товарища Дюма.

Оставив их за этим сомнительным занятием, я поспешила к себе домой, предполагая, что сегодня их больше не увижу и рассчитывая за это время как следует отдохнуть и набраться сил. Но надеждам моим сбыться было не суждено.

* * *

Вернувшись домой, я не смогла заснуть, а открыла свой дневник и занесла туда все последние события, как привыкла делать это в течение многих лет. После чего сделала копию того рисунка, которому суждено было сыграть такую неожиданно важную роль в нашем расследовании. Детально его прорисовав, я осталась довольна полученным результатом. На этот раз мне удалось добиться значительно большего сходства с оригиналом, каким запечатлелся он в моей памяти. Без лишней скромности могу сказать – она получилась как живая.

За этими занятиями прошла большая часть дня и наступил вечер. За окнами стемнело, а так как осень наконец вступила в свои законные права, то стало прохладно, и я велела Алене разжечь камин. Усевшись в свое любимое кресло, я укутала ноги пледом и некоторое время размышляла о последних событиях, глядя на беспокойное пламя березовых дров и наслаждаясь покоем и уютом.