Французский сезон Катеньки Арсаньевой - [25]

Шурочка в полном соответствии со своим сегодняшним образом отправилась фланировать на бульвар. А я, отказавшись составить ей компанию, осталась наедине со своим плохим настроением.

* * *

– Лучше бы вам остаться в Елшанке, – с порогу заявил мне Петр Анатольевич, чем меня, честно говоря, удивил.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Потому что в этом городе с сегодняшнего дня ничем серьезным заниматься невозможно.

– А что случилось? – встревожилась я. Таким сердитым я его не видела ни разу в жизни. От раздражения он даже не играл словами и потерял частицу индивидуальности.

– У вас осталось немного коньяку?

– Ежедневно посылаю за ним Алену, – попыталась я пошутить, – а вдруг, говорю, Петр Анатольевич придет…

Но ему было не до юмора.

– Если я сейчас не выпью, то что-нибудь сломаю. Я ненавижу Дюма, Париж, Францию и всю Западную Европу, – почти выкрикнул он, и я начала понимать, что с ним происходит.

Поэтому тут же послала Алену за коньяком.

– Представьте себе, вы приходите в присутственное место, чтобы переговорить с умным человеком, а он не ничего не слышит, а с самым глупым видом напевает какую-то французскую мерзость.

Я его очень хорошо понимала, но все-таки попыталась успокоить.

– Не успокаивайте меня. Иначе я наговорю вам гадостей. Мне просто необходимо выплеснуть из себя накопившуюся злость.

Слава Богу, в этот момент вернулась с коньяком Алена, и пару минут Петр Анатольевич вымещал на нем свое раздражение. Если бы не коньяк, он уничтожил бы какой-нибудь предмет мебели. Так что я отделалась малой кровью.

– Весь город, – намного спокойнее и даже с некоторой иронией проговорил он в результате, – говорит только о Дюма. Только подумайте. Большинство из этих людей не прочитало ни одной его строчки, впрочем, то же можно сказать и о любом другом авторе. Но при слове «Дюма» их глаза наполняются маслом, откуда ни возьмись в руках оказывается тросточка, и они начинают напевать…

Самое страшное, что он попытался этот процесс воспроизвести, а с его слухом, вернее – его полным отсутствием, этого делать категорически не стоило. Тем более – пытаться выглядеть похожим на объект своей злой пародии. Это было воистину душераздирающее зрелище, совершенно соответствующее музыкальному ряду.

– Бог с ними, Петр Анатольевич, – попыталась я его утихомирить, – я хоть и не посещала нынче присутственных мест, тем не менее уже столкнулась с этой формой психического расстройства, которая, судя по вашим словам, рискует перерасти в настоящую эпидемию.

– Боюсь, что это неизбежно.

– Будем надеяться, что как и большинство острых инфекций, она пройдет столь же стремительно, как и распространилась.

– Хотелось бы верить, – вздохнул Петр Анатольевич. – Но кризис, на мой взгляд, еще впереди. И я заранее содрогаюсь при этой мысли.

– Надеюсь, не только это заставило вас прийти сегодня в мой дом? – постаралась я перевести разговор в более конструктивное русло. Поскольку Дюма, еще не обосновавшись в Саратове, уже набил мне оскомину. Разумеется, не он сам, а разговоры о нем.

– Да, – со вздохом ответил Петр Анатольевич. – Хотя и эта новость вряд ли добавит вам положительных эмоций.

– Кто еще собрался посетить наш город? Японский микадо?

– Надеюсь, нет. И нашим землякам не придет в голову осваивать чайную церемонию или щеголять по городу в кимоно.

– Могу себе представить…

– И тем не менее повторяю, что новости довольно печальные… Наш с вами знакомый доктор…

– Карл Иванович? Что с ним?

– Он при смерти.

– Не может быть…

Карл Иванович, довольно пожилой, но еще крепкий мужчина. Последние пятнадцать лет он служил в полицейском управлении и, насколько мне было известно, за все это время ни разу не хворал. Исповедуя здоровый образ жизни, он до последнего времени ежедневно изнурял себя сложной гимнастикой и вегетарианской диетой, купался в Волге до поздней осени, цвет лица имел красный и голос громкий.

– Но еще вчера, – вспомнила я, – вы мне говорили, что он в отъезде…

– Именно так. На прошлой неделе он по делам выехал в Аркадак, должен был вернуться через пару дней, но что-то его там задержало. И только вчера пришло известие. Уже в дороге ему стало плохо, поэтому сразу по приезде его уложили в постель. Поначалу никто не воспринял этого всерьез, с кем не бывает… Но болезнь прогрессировала, и ко вчерашнему дню местные врачи потеряли надежду на благополучный исход.

– Но что с ним случилось?

– Не знаю…

– Странно. Я его давно не видела, но мне казалось…

– Я видел его на прошлой неделе и еще высказал ему свое восхищение на предмет его цветущего вида.

– И, что называется, сглазили…

– Похоже на то…

– Вы думаете, что это как это связано с недавними событиями?

– Я бы не рискнул заявить об этом под присягой, но…

– Но всякое странное событие активизирует воображение. А болезнь Карла Ивановича иначе, как странным событием, не назовешь, не так ли?

– Вынужден с вами согласиться, Екатерина Алексеевна. Хотя кроме этого умозаключения у нас с вами нет никаких оснований для подобного заявления.

– Но предположить эту гипотетическую взаимосвязь нам никто не может запретить?

– Разумеется.

– А время покажет… Если бы еще встретиться с Карлом Ивановичем. Он как врач…