Французский поход - [125]

— Но как бы он ни объяснял сейчас своим спутникам, никакие слова его не могли развеять того чувства неловкости и растерянности, которое воцарилось только что в зале. С этим чувством участники аудиенции и покидали его. Исключение составлял разве что Сирко. Поняв наконец, что здесь происходит, он единственный, не задумываясь, одобрил рьщарско-дипломатический демарш Гяура. Правда, получилось у него это несколько своеобразно.

— А что… Я видел эту греховодницу, — известил он всех по-украински, обращаясь при этом главным образом к де Конде и Мазарини. — Гарна дивка, гарна [41].

Абсолютно ничего не поняв из того, что он сказал, первый министр и главнокомандующий тем не менее вежливо и со всей возможной в этой ситуации мужской солидарностью улыбнулись ему.

— Графиня де Ляфер — невеста! — вновь по-солдафонски хохотнул де Конде, как только казаки вышли из салона. — Уму непостижимо!

— Тем не менее принц, — предостерег его Мазарини, — Вы слышали решение королевы, которое, конечно же, будет подтверждено соответствующим вердиктом, и с которым я вполне согласен. Кто казнен — тот казнен. Но кто избежал этой участи, должен быть помилован. Во избежание новых заговоров.

— Нет, вы только представьте себе, кардинал: графиня де Ляфер — невеста этого непорочного юноши! Ум-му непостижимо!

— Ах, ваша светлость, — недовольно поморщился Мазарини. — Зачем все так усложнять? Врагов у Франции и так в избытке. Не обязательно множить их еще и в рядах собственной знати.

— Разве после вашего прощения де Ляфер станет союзницей трона? Хоть когда-нибудь станет лояльной ему?

— Графиня должна беспрепятственно вернуться во Францию, не опасаясь за свою жизнь — только-то и всего. К чему все эти мудрствования?

— Знать бы раньше, что она в Польше, — бросил де Конде, с силой вырвав и вновь загнав шпагу в ножны. — Она и ее сообщники-предатели. Ум-му непостижимо!

«А если бы ты еще знал, что она уже давно в Париже и находится за три мили отсюда…» — заметил про себя Мазарини, ухмыляясь вслед ему.

48

Лужайку у ограды старинного парка они избрали местом дуэли только потому, что искать более удобного уголка здесь, почти в центре Парижа, было бессмысленно. Тем более что в этой части парка, на его задворках, ограда делала изгиб, обходя небольшой садовый пруд, оказавшийся между двумя усадьбами.

— Прелестное место для могилки, не правда ли, виконт?

— Не надейтесь, что вас похоронят именно здесь, граф. Земля в Париже ценится слишком дорого.

Экипажи в этом городском закоулке не проносились, зеваки не собирались, трава была недавно скошенной и изумрудно свежей. Любой из дуэлянтов с удовольствием полежал бы на ней, прежде чем его проткнет клинок противника. Однако долг чести требовал, чтобы сначала была выполнена эта пустяковая формальность.

— Не поскользнитесь, виконт. Я мушкетер, а не костоправ.

— Я сомневаюсь даже в том, что вы мушкетер, граф.

— И все же… Это не лужайка, а какой-то божественно-райский ковер посреди Парижа, восхищался д’Артаньян. Знать бы о ней раньше.

— Почему в прошлый раз вы не признались, виконт, что впервые в жизни деретесь на дуэли? Я бы хоть немного подучил вас.

— Через несколько минут я пожалею, что оставил Париж без такого учителя, — огрызнулся виконт.

Совсем юный мушкетер виконт де Морель сражался упрямо, напористо, ожесточенно, отлично понимая, что слава храбреца и дуэлянта может прийти к нему именно сегодня, здесь. Один-единственный удачный выпад. Всего один-единственный — во имя «храбреца и дуэлянта»!

Вызвать на поединок самого д'Артаньяна, известного в Париже яростного гасконца, первого дуэлянта Парижа, и выйти из него победителем! Такую славу не смогут бросить к его ногам никакие сражения, никакие крепости. А ведь где-то там, на задворках происшествия, будет просматриваться еще и задетая честь дворянина, аристократа.

— Вы не устали, виконт? По-моему, вам пора переложить рапиру в левую руку. С правой у вас явно не ладится.

— Я сразу понял, что вы левша, граф. Это заметно.

Думать о том, что точно такой же, единственный выпад д'Артаньяна может навсегда уложить его на эту прелестную лужайку, виконту почему-то не хотелось. Самое грустное, что он позволил себе загадать в связи с таким финалом дуэли, чтобы его телу дали как можно дольше полежать на траве. Лужайка казалась ему куда предпочтительнее могилы. Вот только предупредить об этом д'Артаньяна постеснялся.

Чувства, обуревавшие сейчас виконта, были очень хорошо знакомы и д’Артаньяну. В конце концов, в свое время его, никому неведомого юношу из Гаскони, привела в Париж именно жажда быстрой и громкой славы. И как мало он пока что по-настоящему сражался за короля и отечество, зато через какое бесконечное множество ссор и дуэлей, интриг и похождений пришлось пройти ему, добывая печальную, но скандально-громкую славу… дуэлянта.

— Если вы запаслись посмертным письмом, виконт, лучше вручите его мне сейчас. Потом это будет неудобно, — продолжил он словесную дуэль со своим соперником.

— Вы свое можете продиктовать, я старательно запомню его, граф, — попытался де Морель оставаться достойным противником и в этой части дуэли. — Только поторапливайтесь, у меня слишком мало времени.