Французский поход - [115]

— …Так вот, на ее борту я сотни раз вспоминал Каменец, Варшаву… Спрашивая себя и Бога, как вы, графиня, там поживаете, как развиваются вокруг вас события.

— Увы, князь, без вас я в Каменце не «поживала». Выехала из него в один день с вами. Только на час-другой раньше.

— Даже раньше? Этого я не знал.

— Этого не знал никто, кроме управителя дворца Потоцких. Но он человек молчаливый.

— Ты обладаешь удивительной способностью окружать себя молчаливыми людьми.

— Это невозможно. В природе их почти не существует. Мне приходится перерождать их в молчаливых.

— У тебя это получается.

— Ни поцелуй, ни те нежности, которым они, все еще стоя, осыпали сейчас друг друга, не имели ничего общего со смыслом их разговора. Слова зарождались как бы сами по себе. Каждый раз, когда эта остроумная, порой язвительная графиня начинала говорить, перед Гяуром словно бы представала совершенно иная, незнакомая ему женщина, которую он просто не способен был полюбить. Но как только князь пытался задумываться над этим, он тотчас же вспоминал, что, кроме пропитанного едким сарказмом языка Дианы, существуют еще обворожительная улыбка, ее излучающие голубизну глаза, прекрасное тело, над которым любовно трудился Создатель.

— Насколько я понял, это не ваше имение? — полушепотом спросил Гяур. — Не ваш дом?

— Что вы, князь. Он слишком скромен, чтобы служить родовым гнездом графов де Ляфер.

— Зато достаточно роскошен, чтобы служить пристанищем для влюбленных, — решил извиниться Гяур.

— Мне бы не хотелось уточнять, для кого обычно служит пристанищем эта забытая Богом усадьба. Но, в общем-то, вы правы. Когда-нибудь я приглашу вас в свой родовой замок. Он всего лишь в семидесяти милях отсюда. Приглашение последует сразу же, как только представится такая возможность.

— Я начинаю любить замки. Раньше они воспринимались мною исключительно как военные крепости, а не место для жизни целого рода.

— Еще бы. После того как неожиданно сами оказались владельцем сиятельных руин где-то на задворках Речи Посполитой. Нет-нет, князь, я не хотела осквернить лукавством то, что досталось в наследство от вашего странствующего предка.

— Вы-то откуда знаете, что мне достались эти руины?

— Вам пора смириться с тем, что мне известно многое. В том числе и то, что, в общем-то, не должно достигать моих ушей. Так стоит ли без конца удивляться?

В течение нескольких минут они молча, почти по-детски невинно, целовались. Им не хотелось, чтобы разговор, которого, как оказалось, не избежать, хоть в какой-то степени охлаждал их чувства и страсти.

— Мне сказали, что во Францию вы прибыли все еще тайно. Меня это поразило.

Графиня приложила палец к его губам.

— Т-с-с. Не будем об этом. Неужели вам хочется терять время на такие вопросы? — И, не дождавшись ответа, нежно, едва прикасаясь, поцеловала его в губы. Еще и еще раз, все призывнее и призывнее…

Но все же графиня немного растерялась, когда вдруг почувствовала, что не руки, а какая-то неведомая сила отрывает ее от земли.

Однако и после того, как она ощутила упругую мягкость ложа, эта сила продолжала обволакивать ее своим магнетизмом, окутывать гипнотическим оцепенением страха и яростной жаждой обладания.

И не решилась она в этот раз ни посмеиваться над неуклюжестью юного князя, ни подтрунивать над его скованностью. Ибо то, что происходило сейчас, не имело ничего общего с юношескими ласками, с которыми подступался к ней Гяур там, в мансарде каменецкого лавочника. Теперь их захватила любовная ярость, которая сводила на нет все остальные чувства и желания, кроме чувства жажды и стремления к еще более испепеляющему обладанию.

39

— Скажите, князь, вы бы согласились взять меня в жены? — Это к графине вдруг пришло отрезвление, которого Гяур с почти детской стыдливостью опасался.

Графиня стояла у зеркала и осматривала свое плотно обхватывающее стан платье.

— Что вы сказали? — повертел головой Гяур, все так же стыдливо дотягиваясь до разбросанной полу одежды. Но тут же спохватился и, приподнявшись на локте, очумело посмотрел на графиню. — Вы предлагаете?… То есть я хотел сказать… — поспешно одевался Гяур, — что мне послышалось, будто вы согласны стать моей женой?

— Я так сказала? Стать вашей женой? Вот что делают с женщинами страсти.

— Значит, это была шутка?

— А вы, конечно, мечтаете видеть меня своей женой, мой кроткий князь? По крайней мере, мечтали до этой постели?

— Если говорить честно… Если честно, то нет, не мечтал.

— Да-а? — игриво и немного растерянно произнесла Диана, не ожидавшая такой прямоты. — Нет ничего страшнее в любовных делах, чем откровенность. Теперь я начинаю понимать, что добиваются ее от любимых мужчин только глупые женщины.

— Не смейте так. «Глупая» — это не о вас. А не мечтал, потому что даже мечтать боялся.

— Опять вы все испортили, монсеньор, — это ее «монсеньор» было тем ее словцом, которое всегда свидетельствовало, что настроение графини действительно испорчено. Для Гяура оно было не в новинку. — «Боялся мечтать». В устах рыцаря и воина такие слова звучат еще пошлее, чем в устах придворного лакея-повесы, с которыми нам, скучающим без мужей и кавалеров, графиням, увы, тоже нередко приходится грешить. Но вы-то, вы-то… — князь, полковник; молодой, сильный, достаточно красивый и благоразумно невоспитанный. Правда, основательно беден, насколько я могла понять.