Французский дворянин - [43]

– Только один, – сказал я, начиная понимать в чем дело. – Не можете ли вы мне сказать точно, где вы нашли этот бант?

– Я уже сказала вам: на улице д'Арси, в 10 шагах от улицы Валуа. А теперь, сударь, не угодно ли вам будет уйти?

– Еще одно слово, сударыня. Вы…

Но она так неистово закричала на меня, что, попытавшись еще выразить ей мою благодарность, я счел за лучшее повиноваться. Я узнал все, что знала она: я раскрыл тайну. Однако я все еще не чувствовал себя ближе к цели. Молча поклонившись, я затворил дверь и начал спускаться по лестнице, исполненный сомнений и тревожного раздумья. Бархатный бант представлял для меня единственное указание, но мог ли я возлагать на него какие-нибудь надежды? Я знал теперь, что, где бы он ни был положен первоначально, он был перенесен на другое место. Если его могли перенести один раз, почему не два, не три раза?

ГЛАВА IX Дом на улице д'Арси

Не успел я пройти и полудюжины ступеней, как кто-то начал подниматься наверх. Мне сразу пришло в голову, что это – Брюль. Тут только я сообразил, что вовремя ушел: при данных обстоятельствах мне вовсе не хотелось поссориться с незнакомым человеком. Я ускорил шаги в надежде встретиться с ним на нижних ступенях лестницы, чтобы он не мог решить, был ли я в верхнем или нижнем этаже. Но лестница была темная; и у него было то преимущество, что он хорошо знал ее. Шагая через две ступени сразу, он быстро поднялся до первой площадки и заметил меня, прежде чем я успел спуститься с верхнего этажа. Незнакомец остановился и посмотрел на меня, пытаясь, казалось, вспомнить, кем бы я мог быть. Затем, он отступил шаг назад.

– Ух! – произнес он. – Вы были… вы имеете какое-нибудь поручение ко мне, сударь?

– Нет, не имею.

Он нахмурился.

– Я господин де Брюль!

– В самом деле! – пробормотал я, не зная, что сказать.

– Вы были…

– У вас, сударь? Да. По ошибке, – ответил я прямо.

Он ответил мне на это чем-то вроде брани, но, не зная, как поступить, посторонился с недоверчивым и недовольным видом. Я твердо выдержал его мрачный взгляд, прошел мимо него и, спускаясь по лестнице, заметил, что он обернулся и смотрел мне вслед. Это высокий, красивый человек, со смуглым, даже несколько красноватым лицом, одетый по последней придворной моде, в светло-зеленом сюртуке с собольей опушкой. На руке он держал подобный же плащ. Выйдя на улицу, я оглянулся назад, чтобы убедиться, что он не следует за мной, и больше уж не думал о нем. Но нам суждено было еще встретиться, и даже не раз встречаться. Да, если бы я знал тогда все, что узнал впоследствии, я вернулся бы назад и… Но об этом в другом месте.

Улица Валуа, которую указал мне какой-то торговец, осторожно выглядывавший из своей лавки, оказалась одной из главных улиц города – узкой и грязной, почти темной от множества вывесок и нависших краев крыш, но полной шума и движения. Одним концом она выходила на соборную паперть, другим, менее оживленным, по-видимому, упиралась в западные ворота города. Сознавая, насколько важно мне было не привлекать к себе внимания поблизости от искомого дома, я стал прогуливаться по площади перед собором и, подойдя к двум беседовавшим между собой господам, узнал от них, что улица д'Арси была третьим переулком с правой стороны, недалеко от меня. Опустив голову и прикрыв плащом нижнюю часть лица, словно кутаясь от восточного ветра, я пошел по улице, пока не достиг указанного переулка. Не оглядываясь, я быстро завернул в него.

Пройдя 10 шагов, я, однако, остановился и, оглянувшись кругом, стал осматривать местность. По-видимому, глухой переулок имел всего 8–9 футов ширины, был немощен и весь изрезан колеями и рытвинами. С одной стороны поднималась высокая белая стена какого-то сада, с другой – еще более высокая стена дома. Ни та, ни другая не имели окон.

Это обстоятельство разрушало все мои предположения; я был поставлен в тупик. Конечно, мадемуазель намеренно уронила бархатный бант, но не из окна. Это доказывало только, что она нуждалась в помощи и, быть может, проходила через этот переулок по пути из одного места заточения в другое.

Совершенно сбитый с толку, в состоянии полнейшего уныния, я прислонился к стене, размышляя о неудачах, которые, казалось, преследовали меня всюду. Вскоре не замедлил сказаться и голос совести: ведь во всех моих бедах мне приходилось скорее винить собственную оплошность, чем недостаток удачи. Не я ли дал обокрасть себя? Не я ли привел ее в такую лачугу, что невольно возбудил в ней подозрения? Наконец, останься я с нею и пошли вместо себя Симона, я не подпустил бы к ней никакого незнакомца. Но я не имел привычки считать себя побежденным при первой же неудаче. Поразмыслив, я убедился, что уже одно то обстоятельство, что бархатный бант попал в мои руки, указывало на благоприятное вмешательство судьбы.

Ободренный этой мыслью, я решился пройти до конца переулка и двинулся вперед, зорко осматриваясь по сторонам, но не встречая ни души. Над стенами проглядывали обнаженные ветви деревьев; в самих стенах на определенных расстояниях были проделаны низкие крепкие двери. Я тщательно осмотрел их: ничего подозрительного. Все они были крепко заперты, и многие из них, по-видимому, очень редко отворялись. Достигнув городских валов, я повернул обратно и в печальном раздумье пошел назад по переулку, замедляя шаги по мере приближения к улице Валуа. Тут я сделал открытие. Угловой дом, выходивший фасадом на улицу Валуа, представлял глухую стену только со стороны переулка: я увидел верхнюю часть задней стороны этого дома, поднимавшуюся над примыкавшей к ней низкой стеной сада; и в ней я заметил несколько окон. В одном из них мне показался предмет, при виде которого сердце мое забилось надеждой. Окно это было заколочено тяжелой решеткой, на которой висел обрадовавший меня предмет. Это был небольшой бант, сделанный точно так же, как и лоскуток бархата, лежавший у меня в кармане. Я почувствовал восхищение перед остроумием и изобретательностью барышни: можно было побиться об заклад, что она за этой решеткой.