Французские гастроли - [35]

— Да, Миша! Я тебя понимаю. Самого прозвали «кабацким певцом». Но что поделать, если народу нравятся именно такие песни и он готов за это платить? Идти на поводу у этих «высоконравственных моралистов»? Да боже меня упаси! Пусть сначала сами запишут несколько патефонных пластинок и попробуют их продать. Если это у них получится, вот тогда пусть поучают и читают морали!

После обеда пошли в музыкальный салон и тут мне становится понятным мрачное настроение Петра Константиновича. — Жорж! Ну как ты мог порезать себе палец? Подлец! Да лучше бы ты совсем зарезался насмерть! — голос Лещенко дрожит от негодования. Лысый пианист с перевязанной ладонью и опущенной головой стоит перед Маэстро и чуть не плачет.

— Пётр Константинович, да я сам не понял как. Лизи случайно столкнула со стола бокал, я всего лишь хотел его поймать, а он возьми и лопни в руке! Простите, Пётр Константинович, больше этого не повторится!

— Конечно, не повторится… потому что ты уволен! Не умеешь пить, не берись! Лизи ему виновата! А ты подумал, где я теперь посреди моря найду ещё одного такого идиота? Господи, с кем мне приходится работать! — Лещенко трагически складывает руки в молитвенном жесте и смотрит в потолок. — Я не могу одновременно играть на рояле и петь! Тебе это понятно?

— И заменить рояль аккордеоном тоже невозможно! Ты хоть понимаешь, что своей неуклюжей выходкой поставил под удар всю нашу гастрольную поездку? Да наши наниматели выкатят нам такую неустойку, что мы по миру пойдём! — маэстро садится за стол, опирается на него локтями и обхватив голову руками тоскливо стонет: — Что ж теперь делать-то?

— Пётр Константинович, а в какое время у вас концерты? Может я смогу на две недели подменить вашего пианиста, а за это время у него и рука подживёт? До Пирея я вообще-то не сильно занят, могу помочь, если что? — Лещенко отрывает голову от рук и печально смотрит в мою сторону: — Миша, Вы же музыкант! Как можно такое предлагать? Вы же совсем не знаете моего репертуара.

— А на репетиции у нас совершенно нет времени. Я пою для публики каждый вечер во время ужина. С семи и до девяти, но публика привередлива, иногда приходится бисировать. И репертуар у нас каждый вечер разный. Этот растяпа со мной уже шесть лет и мой репертуар знает хорошо, а Вы? Нет, это решительно никак невозможно! — и маэстро вновь роняет голову на руки.

— Хм, а Вы, Пётр Константинович, недооцениваете свою популярность. В Одессе Ваши пластинки из-под полы улетают как горячие пирожки с лотка у бабы Маши на Привозе. Влёт! И Ваши песни звучат из каждого утюга и примуса. Да и подражателей у вас хватает, вот только Вашего голоса у них нет! Да чего мы тут гадаем? Пишите свой репертуар, будем пробовать! — я и сам загорелся своей идеей. Репетировать всё равно где-то надо, а с Лещенко… Это же такой мастер-класс! Кто и где мне ещё что-то подобное предложит?

Снимаю пиджак, вешаю на спинку стула и иду к роялю. В полной тишине сажусь за клавиши, разминаю кисти… ну, понеслось! «Стаканчики гранёные упали со стола…» Ко мне тут же присоединяется скрипка и контрабас, спустя пару тактов слышу голос саксофона, роялю начинают подпевать баян и труба и наконец весь оркестр во всю наяривает заводную мелодию.

Заканчиваем играть и ждём вердикта Маэстро. В полной тишине раздаются редкие хлопки ладоней. — Браво, Миша! А что ещё можешь? «Всё что было» сумеешь? — не удержав ухмылки пародирую неизвестного в этом времени алкоголика. — Огласите весь список, пожалуйста! — Ну Миша, если выручишь, век не забуду!

Лещенко начинает накидывать список песен сразу напевая слова первого куплета. Хм? А не все песни из его репертуара мне знакомы. Напротив таких песен ставим галочку, но я успокаиваю маэстро, что успею их разучить на следующих репетициях. Отобрав три десятка хорошо знакомых мне песен, начинаем репетицию. Естественно, не все они сегодня будут исполнены, но надо быть готовым к импровизациям.

В последующем я убедился, что у Маэстро нет чётких установок на предстоящее выступление и репертуар во многом зависит как от его настроения, так и от публики в зале ресторана. Перед самим концертом убедительно прошу Петра Константиновича не афишировать меня как «нового» или «советского» пианиста. К чему вообще привлекать излишнее внимание публики к моей персоне? Это может мне «аукнуться» в Союзе. А так… кто вообще обращает внимание на оркестрантов? Публика видит только солиста! Лещенко серьёзно на меня смотрит и клятвенно заверяет что подлости от него я могу не ждать.

Для меня было не в новинку выступать перед жующей публикой и это меня ничуть не смущает. Всё-таки хорошую школу я прошёл в Одессе выступая и перед нэпманами, и перед отдыхающими. Теперь вот и перед буржуями-капиталистами выступать буду. А что? Жуют-то и чавкают люди везде одинаково, этим меня не удивишь и не смутишь. И мы начинаем концерт.

Если в начале выступления Маэстро ещё немного нервничает и оглядывается на оркестр, то к середине разошёлся и выдаёт такой драйв, что я в изумлении только качаю головой. Как он держит публику! Она даже жевать забывает… Настоящий Мастер! Особенно удаётся финал. Я прикрываю глаза и слушая певца с ностальгией вспоминаю своё время и тот фильм, в котором впервые узнал о Лещенко много нового.