Французские гастроли - [16]

— Всё что наговорил тебе мой помощник забудь, как дурной сон. У ГПУ к тебе нет никаких претензий и вопросов. Никто тебя вербовать не собирается. Не скрою, твои способности нам интересны. Знание иностранных языков, успехи в музыке, да и твоё увлечение спортом мимо нас незаметно пройти не могли. Но это совсем не означает что мы будем привлекать тебя насильно, используя угрозы и шантаж.

— Да и чем тебя шантажировать? — Перцов усмехается и неожиданно пододвигает ко мне папку. — Забери свой паспорт и билет, заодно можешь почитать «компромат» на себя. Вот из-за него-то и возбудился мой помощник. Он ещё слишком молод и неопытен. Очевидных вещей не понимает. Как видишь, ГПУ тебе полностью доверяет и ничего не скрывает. — я немного офигеваю от такой «открытости». Что-то не припомню, чтоб в моё время мне кто-то давал вот так же свободно почитать на себя «компру», хотя более чем уверен, что и в том времени на меня подобные папочки где-нибудь тоже лежали.

Не став отнекиваться, с интересом почитал что на меня «накопали» гепеушники. Ухмыльнулся «ориентировке» из Николаева, прочитав ответ из Владивостока поднял глаза на Перцова, ожидая от него каверзных вопросов. Но тот только мрачно кивнул на мой невысказанный вопрос. — Да, Миша, твоего папу звали Герш, его фамилия Лаптев и он погиб. Соболезную.

Но больше всего меня удивило то, что в папке лежал подробный «отчёт» о моём самом первом «экзамене», копии моего аттестата о полном среднем образовании, свидетельства об окончании Одесского Муздрамина и все справки о зачислениях и увольнениях с места работы и даже о выдаче нового паспорта с его данными. Блин! Это ж сколько времени на всё это ушло? Или папку завели уже давно и только пополняли «свежачком»? Это ж сколько лет я уже «под колпаком»? Нихренасе, как тут органы работают!

А с чего это я возомнил, что органы заинтересовались именно мною? Возможно, это моя мама под наблюдением, не зря же тогда Дзержинский «накачивал» своих сотрудников. Вполне вероятно с тех самых пор мама и находится под негласным надзором у чекистов и как только я засветился возле неё, так и меня взяли «в разработку». Надо маму обязательно предупредить! Чёрт… Неприятно чувствовать себя «объектом наблюдения».

На мысль о том, что нахожусь под плотным наблюдением у чекистов меня навели медицинские справки и выписки из протоколов моих медицинских осмотров, которые я регулярно прохожу дважды в год при самом деятельном участии моей «любимой медицинской комиссии». И все эти «исследования» вместе с медицинскими заключениями были аккуратно пронумерованы и подшиты в папку. А самой первой справкой лежала выписка из «Журнала учёта» о доставлении моего бессознательного тела в Одесскую «Советскую народную больницу», более известную как «Еврейская».

Ну, Семён Маркович, ну красава! И как тебе только удалось это провернуть? Да эта ж бумажка, всем бумагам — бумага! «Окончательная бумажка. Фактическая! Настоящая!! Броня!!!!»© И теперь мне понятно, почему Перцов мне не задаёт вопросов. Толку-то, если в каждом медицинском заключении только подтверждается диагноз «ретроградная амнезия» и спрашивать меня о прошлом бесполезно. А всё настоящее лежит на виду и вопросов не вызывает. Я аккуратно закрываю папку и передвигаю её назад.

— Спасибо за доверие, Юрий Моисеевич. Можно у вас попросить совета? — и получив утверждающий кивок, продолжаю: — Как я понимаю, моя поездка состоится. И вот что меня беспокоит. Музыкальный мир не такой уж большой, как это может показаться со стороны, наоборот, он довольно тесный. И все музыканты друг друга хорошо знают и общаются меж собой. И поддерживают отношения не только друг с другом, но и с актёрами, поэтами, писателями. Вы это можете видеть и у нас в Одессе. То же самое будет и в Париже, а там много эмигрантов из бывшей Российской империи.

— Есть даже Парижская русская консерватория и с этого года она, насколько мне известно, находится под управлением Русского музыкального общества. Волей-неволей, но мне придётся сталкиваться с музыкантами, поэтами и другими представителями русской эмиграции, проживающими за границей. Избежать их общества не удастся, да и будет это выглядеть подозрительно и нелепо. Будто бы мы их боимся. Их тлетворного влияния я не опасаюсь. Скорее, это они станут опасаться меня и моего влияния на окружающих, когда поймут, что в Советском Союзе есть и музыка и музыканты. Что после их отъезда наш музыкальный мир не рухнул и уже подрастает достойная молодая смена.

— Вы меня хорошо знаете и понимаете, что белоэмигранты на меня повлиять не смогут и свою Советскую Родину я не подведу. Но меня могут не понять сотрудники нашего посольства, узнав о таких встречах. И как мне быть? Что Вы можете мне посоветовать? Могу ли я рассчитывать на вашу помощь и в случае чего сослаться на то, что Вы санкционировали такие встречи? И ещё, богема довольно болтлива и любит показать свою значимость и осведомлённость. Если вдруг я узнаю какую-нибудь информацию, представляющую по моему мнению интерес для Советского Союза, к кому мне следует обратиться?

Да уж… Вот это я загрузил главного оперативника! Аж завис, как комп «заглотивший» червя. Понимаю его. И «морковка» вкусная (не зря же я ему на болтливость богемы намекнул), но и ответственность немалая тоже присутствует. Всё-таки я не чекист, не «агент под прикрытием» и даже не сексот. А в случае чего спросят лично с него. Имеет ли он вообще право брать на себя такую ответственность и как ни крути, но, по сути, внедрять своего «агента влияния» в белоэмигрантскую среду?