Французская революция. Конституция - [10]

Здесь же можно увидеть и экс-цензора Сюара - экс-цензора, потому что у нас теперь свобода печати; он беспристрастен, даже нейтрален. Тиран Гримм[27] делает большие глаза, гадая о таинственном грядущем. С трудом подбирая слова, издает похожие на карканье звуки атеист Нежон, любимый ученик Дидро, возвещая наступление зари нового, счастливого времени. Но с другой стороны, сколько лиц, подобно Морелле и Мармонтелю, всю жизнь высиживавших философские яйца, теперь почти в отчаянии, квохчут над птенцами, которых они вывели!17 Так восхитительно было развивать свои философские теории в салонах и получать за это восхваления, а теперь ослепленный народ не желает больше довольствоваться спекулятивным мышлением, а стремится перейти к практике!

Отметим в заключение наставницу Жанлис[28], или Силлери-Жандис, так как наш супруг одновременно и граф и маркиз и у нас более одного титула! Эта претенциозная болтушка, пуританка, но неверующая, облекает свои советы в туманные фразы, лишенные и тени мудрости. Поскольку Силлери-Жанлис действует в изящной среде сентименталистов и выдающихся женщин, она желала бы быть искренней, но не может подняться выше показной искренности; показной искренности во всем, переходящей в ханжество. В настоящее время она носит на довольно еще белой шее как украшение миниатюру Бастилии из простого песчаника, но зато из настоящего бастильского песчаника. Г-н маркиз является одним из агентов герцога Орлеанского в Национальном собрании и в других местах. Г-жа Жанлис, с своей стороны, воспитывает молодое поколение Орлеанов в отменнейшей нравственности, однако сама может дать лишь загадочные ответы относительно происхождения прелестной мадемуазель Памелы, которую она удочерила. Таким образом, она появляется в салонах королевского дворца, куда, заметим кстати, невзирая на Лафайета, возвратился после своей английской "миссии" и герцог Орлеанский; по правде сказать, не особенно приятной миссии, потому что англичане не хотели даже говорить с ним. И святая Ханна Моор английская, так мало похожая на святую Силлери-Жанлис французскую, видела, как в саду Вокзала его избегали точно зачумленного18, причем его бесстрастное иссиня-красное лицо едва ли стало на одну тень синее.

Глава четвертая. ЖУРНАЛИСТИКА

Что касается конституционализма с его национальными гвардейцами, то он делает что может, и дела у него достаточно: одной рукой он должен делать убедительные знаки, сдерживающие патриотов, а другую сжимать в кулак, угрожая роялистским заговорщикам. В высшей степени щекотливая задача, требующая большого такта.

Так, если сегодня Друг Народа Марат получает приказ об аресте (prise de corps) и исчезает со сцены, то назавтра его отпускают на свободу и даже поощряют, как цепную собаку, лай которой может быть полезен. Председатель Дантон громовым голосом открыто заявляет, что в случаях, подобных случаю Марата, "на силу надо отвечать силой". В ответ на это начальство тюрьмы Шатле издает приказ об аресте Дантона; однако весь округ Кордельеров отвечает на него вопросом: найдется ли констебль, который согласился бы выполнить такой приказ? Шатле еще дважды издает приказ о его аресте, и оба раза напрасно: тело Дантона не может быть схвачено тюрьмой Шатле; Дантон остается на свободе и увидит еще, хотя ему и придется на время бежать, как сам Шатле полетит в преисподнюю.

Тем временем муниципалитет и Бриссо далеко подвинулись с составлением своей муниципальной конституции. Шестьдесят округов превращаются в сорок восемь отделений; многое должно еще быть улажено, чтобы Париж получил свою конституцию. Она всецело основана на выборном начале, на котором должно быть основано и все французское правительство. Однако в нее проник один роковой элемент, это citoyen actif - активные граждане. Всякий не платящий marc d'argent, или годовой налог, равный трехдневному заработку, может быть только пассивным гражданином и не имеет права голоса, хотя бы он круглый год доказывал свою активность топором и молотком. "Неслыханное дело!" - вопят патриотические газеты. Да, в самом деле, мои друзья-патриоты, если свобода, о которой молят сердца всех людей, означает лишь право посылать в национальный клуб для дебатов вашу одну пятидесятитысячную часть нового фехтовальщика словами, тогда, да будут боги свидетелями, о ней не стоит молить. О, если действительно это благо - свобода - находилось в национальном Палавере (как называют африканцы), то какой тиран решился бы исключить из него хотя бы одного сына Адама? Почему бы не основать женский парламент, в котором слышался бы "визг со скамей оппозиции" или из которого "достопочтенного члена выносили бы в истерике". Я охотно согласился бы и на детский парламент, даже на парламент грудных младенцев, если угодно. Возлюбленные братья! Ведь, пожалуй, свобода, как говорили древние мудрецы, действительно обитает только на небе. Просвещенная публика, где, вы думаете, храбрая г-жа де Сталь (не дочь Неккера, а другая, умнее ее) нашла на этой планете наибольшее приближение к свободе? По зрелом размышлении она отвечает с холодным спокойствием Дильворта: "В Бастилии". Небесной? спрашивают многие с сомнением. Горе, что они еще спрашивают, ибо в этом и заключается истинное несчастье. "В небесной" - это много значит; это, быть может, означает участие в национальном Палавере, а может быть, и совсем не то.