Французская революция - [17]

Впрочем, общественное мнение самого Парижа связывало появление войск в столице и ее окрестностях не столько с угрозой голодного бунта, сколько с возможным роспуском Национального собрания. По городу ходили самые фантастические слухи об аристократическом заговоре против «патриотов» и о намерении двора уморить столицу голодом.

Настоящей фабрикой слухов стал сад Пале-Рояль, примыкавший к одноименному дворцу герцога Орлеанского. Сюда, на частную территорию, вход полиции был воспрещен, и самозваные ораторы беспрепятственно могли здесь с утра до вечера разогревать публику зажигательными речами в нескольких кафе. Около полудня 12 июля один из них, тогда еще никому не известный журналист Камил Демулен, призвал народ вооружаться. Стихийные манифестации буржуа дефилировали по улицам с бюстами Неккера и герцога Орлеанского. Последний и был одним из вдохновителей той подстрекательской агитации, что велась в его саду с его же ведома и одобрения.

Ни король, ни новое правительство никак не реагировали на происходившее в столице, и военный комендант Иль-де-Франса и Парижа барон Безанваль на свой страх и риск приказал Королевскому полку немецкой кавалерии выдвинуться на площадь Людовика XV (ныне площадь Согласия). Выбор пал именно на иностранный полк, поскольку дисциплина во французской гвардии находилась к тому моменту на крайне низком уровне: попавшие под влияние антиправительственной агитации солдаты уже не раз отказывались повиноваться офицерам. Это очень возмущало находившегося тогда в Париже 18-летнего князя Дмитрия Голицына, который писал об одном из таких случаев своему гувернеру: «Солдаты разных полков отказались выступить, заявив, что они пошли в армию, чтобы сражаться против противника, а не против сограждан. Поэтому я думаю, что, окажись там случайно король, они с подобным прекраснодушием бросили бы его в опасности. Я уверяю вас, что они должны почитать себя счастливыми, что я не являюсь их полковником здесь, поскольку я истребил бы свой полк, если бы он не повиновался мне, и я сказал бы солдатам: вы пришли в армию, чтобы делать то, что вам прикажут, а не рассуждать. Я слишком разгорячился, но я говорю как военный и, возможно, как иностранец».

Однако отправка Безанвалем в центр Парижа немецкой кавалерии без четкой постановки задачи, а только в качестве демонстрации силы, оказалась далеко не лучшей идеей и лишь привела публику в раздражение, которое выплеснулось на ничем еще не успевших провиниться солдат. С террасы сада Тюильри их принялись оскорблять и забрасывать различными предметами. Командовавший полком принц Ламбеск, утратив терпение, приказал подчиненным разогнать толпу в Тюильри, нанося саблями удары плашмя. Приказ был выполнен, в результате чего несколько человек оказались помяты, в том числе почтенный старик, оказавшийся на пути коня самого Ламбеска. Молва, однако, тут же объявила, что принц лично зарубил саблей несчастного. К вечеру Безанвалю пришлось отозвать с площади Людовика XV немецкую кавалерию, которую к тому времени стали обстреливать еще и солдаты французской гвардии, покинувшие свои казармы.

Продемонстрированная властями беспомощность и преувеличенные слухи о якобы произошедшем в ходе инцидента в саду Тюильри кровопролитии подтолкнули бунтовщиков к более радикальным действиям. В ночь на 13 июля были сожжены таможенные заставы на въездах в Париж и разграблен монастырь Сен-Лазар. Анархия все больше охватывала столицу. Усиливались панические настроения: горожане боялись и введения в город войск, и бесчинства маргинальных элементов. Утром в Ратуше собрались выборщики (избиратели второй ступени) во главе с Жаком Флесселем, купеческим прево Парижа (аналог должности мэра). Они постановили учредить фактически новый муниципалитет – Постоянный комитет – и городскую милицию (ополчение), чтобы поддерживать порядок на улицах, а в случае необходимости – защитить парижан от королевской армии.

Милиция нуждалась в оружии, и вечером делегация Постоянного комитета посетила Дом инвалидов, попросив коменданта замка – а им был маркиз де Сомбрёй – выдать ружья и пушки. Старый служака, участвовавший еще мальчишкой в войне за Австрийское наследство, ответил именно так, как ответил бы на его месте любой кадровый офицер любой армии – отказал. Если военные начнут раздавать оружие всем желающим по первому требованию, ни армия, ни государство долго не просуществуют.

Однако правительство в течение всего этого дня и последующей ночи никак не обозначило своего отношения к происходившему в Париже. Размещенные на Марсовом поле войска так и не дождались из Версаля приказов ни от короля, ни от военного министра – 70-летнего герцога де Брольи – и чувствовали себя покинутыми. Фактически вся ответственность за принятие решений легла на плечи барона Безанваля, который менее всего был готов к такой ноше. Боевой офицер в далекой молодости, он давно уже превратился в утомленного жизнью куртизана, озабоченного лишь поиском благоволения монаршей четы. К тому же, находясь последнее время в немилости у королевы, он избегал каких-либо резких действий, способных осложнить его положение при дворе. Между тем сложившаяся в Париже ситуация требовала от него таких же решительных шагов, которые в схожих обстоятельствах шесть лет спустя предпримет генерал Бонапарт, расстреляв повстанцев картечью. Но Безанваль не был Бонапартом. Утром 14 июля, когда толпы парижан, требуя оружия, окружили Дом инвалидов, он не только не пришел на помощь его гарнизону, но и увел свои войска из Парижа, бросив на произвол судьбы солдат, охранявших расположенные в городе военные объекты. Не получив поддержки, гарнизон Дома инвалидов не стал сопротивляться и позволил осаждавшим захватить 40 тысяч ружей и 20 пушек. Однако пороха не хватало, и повстанцы отправились за ним в Бастилию.