Французская рапсодия - [18]

Bubble

В одиннадцать часов вечера огромные трубки, освещаемые с помощью дизель-генератора, под свист насоса наполнились гелием. Стэн Лепель в фирменном синем рабочем комбинезоне наблюдал за установкой своего шедевра. Расположенный возле входа в сад Тюильри, над восьмиугольным бассейном длиной шестьдесят метров, его Bubble на глазах у творца обретал форму.

– Все в порядке? – угодливо спросил его ответственный сотрудник министерства культуры.

– Все отлично, – кивнул Лепель. – Поаккуратнее с креплением основы! – крикнул он рабочим, которые надевали стальные обручи на толстые канаты, прицепленные к сваям – их с оглушительным грохотом вбили в землю, как только сад закрылся для посетителей.

Лепель обошел вокруг своего творения. Полупрозрачная розовая оболочка наполнялась воздухом, но очень медленно. Она была сделана из синтетической резины последнего поколения, BN657, материала тонкого, но отличающегося невероятной прочностью. Чтобы накачать шар объемом в тысячу кубометров, уйдет не меньше часа, подумал он, присаживаясь на складной стул, который специально для него поставили под прожектором, питаемым от того же генератора.

– Не хотите кофе? – предложила молоденькая практикантка из отдела культуры парижской мэрии.

– С удовольствием, – ответил Лепель.

Он развернул пробный оттиск страницы из завтрашнего выпуска «Монд», полученный от сотрудников своей пресс-службы, и погрузился в чтение интервью, которое дал накануне. Статья занимала целую полосу и сопровождалась фотографией, на которой он стоял, нахмурив брови, с видом мыслителя, озабоченного глобальными проблемами современности. Рядом помещались сделанные в формате 3D изображения Bubble на фоне дневного и ночного сада Тюильри. Подошла девушка со стаканчиком кофе.

– Я прихватила сахар.

– Я не пью кофе с сахаром. Никогда, – ответил он.

Схватил стаканчик и вернулся к интервью.

Заголовок «Стэн Лепель: освящение» тянулся через всю страницу. Посреди текста крупным жирным шрифтом выделялись слова: «Инсталляция будет задавать вопросы». В интервью Лепель пояснял, что «задача искусства – вызывать недоуменные взгляды, тем самым ставя под сомнение нравственные и идеологические основы общества». Он настаивал на том, что его инсталляция – это не просто надувной шар высотой двадцать пять и диаметром шестьдесят метров, воспроизводящий форму его собственного мозга, определенную с помощью медицинского сканирования и распечатки снимка на 3D-принтере, а семантический вопросительный знак. Дальше он заявил, что его Bubble должен «вступить в диалог» с Обелиском. Это было важно: не забыть в любой разговор на тему современного искусства вставить слово «диалог». Тогда к его инсталляциям будут относиться с симпатией. Кто решится нападать на художника, стремящегося к диалогу? Да никто.

Он согласился дать интервью только «Монду», но завтра о нем наперебой заговорит вся пресса. Его молчание будет означать, что он, во-первых, презирает своих критиков, а во-вторых, слишком занят, чтобы тратить время на бессмысленную болтовню. «Надо уметь производить впечатление недоступности», – часто внушал ему галерист, но Лепель не нуждался в советах этого кретина, чтобы понимать такие простые вещи. Разумеется, найдется несколько горлопанов, которые поднимут вой, – как раз такие проткнули задницу одной из надувных скульптур Пола Маккартни и разрушили инсталляцию Аниша Капура «Грязный уголок» в Версальском дворце. Но его Bubble не несет никаких сексуальных коннотаций, поэтому им будет не к чему прицепиться. Экстремисты пошумят, но это пойдет ему только на пользу; как говорит галерист, они сделают ему «промоушн», но до вандализма не дойдет; кстати, мэрия выделила двух охранников, чтобы по ночам они обходили всю территорию сада, лишая потенциальных шутников всякого желания набезобразничать. Лепель опустил газету и поднял глаза к своему творению: гигантский мозг – его собственный – шестидесяти метров в диаметре и двадцати пяти в высоту, наполняясь гелием, постепенно поднимался над бассейном, в то же время прочно привязанный к земле; газ тоже входил составной частью в символику инсталляции: «Это возможность взлететь, реализовать которую мешает канат. Если угодно, это вопрос выбора между желанием и рассудком», – рассказывал он журналисту. Когда шар полностью надуют и свист насоса прекратится, настанет финальная фаза осуществления творческого замысла: ровно в полночь включатся приборы, предоставленные часовой фирмой «Матра Орложри», и светодиодное оборудование, и парящий над городом мозг окрасится в розовый и голубой цвета. Лепель встал и сделал несколько шагов назад, чтобы в одиночестве полюбоваться на свой будущий триумф.

Но тут вдали от лужайки шевельнулась какая-то тень, затем еще одна. Лепель подошел поближе. Тени замерли, но и не думали убегать. Будь это кошки, сразу удрали бы. В свете прожектора стали видны две остроносые, заговорщически сблизившиеся мордочки: интересно, что они обсуждали? Тут одна из фигур подняла голову; вспыхнули красным глаза, и Лепель отскочил в сторону: крысы! «Вот мерзость!» – воскликнул он. Крысы ни на сантиметр не сдвинулись с занятых позиций, мало того, из тени вынырнул и третий силуэт – подкрепление явилось! И правда, весь последний год в саду Тюильри, возле карусели, наблюдалось нашествие грызунов. Посетители частенько видели, как крыса выскакивала из-за кустов на дорожку, хватала брошенный кем-то огрызок сэндвича и снова удалялась в заросли, шествуя под изумленными взглядами зевак неторопливо и с достоинством. Служители, ухаживающие за садом, пытались с ними бороться, но безуспешно. Нынче вечером крысы явно выслали разведчиков – разнюхать, что за шум на их территории. Лепель поднял с земли камень и швырнул в крысу. Та отпрыгнула в сторону. Вторая крыса – альбинос с красными глазами – издала тонкий, на грани ультразвука, свист, сморщила мордочку и без суеты отступила в кусты. У Лепеля возникло неприятное ощущение, что он заметил на морде грызуна сардоническую улыбку, словно бы говорившую: «Еще увидимся». Он вернулся к бассейну. В бесформенной резиновой оболочке уже угадывались очертания мозговых извилин.