Французская новелла XX века. 1900–1939 - [31]

В этом отношении г-н Варда разделял чувства своей жены и всего Бленваля. Платье на г-не Варда было безукоризненного покроя. Он всегда появлялся в свежих перчатках и носил в галстуках ценные булавки. Так как он был охотник, он арендовал в окрестностях обширный участок земли под охоту и ездил туда в хорошеньком английском шарабане, запряженном резвой лошадкой, которою он мастерски правил. У него были прекрасные ружья, хорошо выдрессированные собаки, и когда он отправлялся на вокзал, чтобы ехать в Сен-Гранвье, где он проводил иногда день в делах и ночь в удовольствиях (как снисходительно шептались кругом), его несессер черного сафьяна и тяжелый чемодан свиной кожи вызывали восхищение, и никто не осуждал этого неприкрытого эпикуреизма.

Итак, весь Бленваль одобрял роскошную жизнь своего мэра и нотариуса. В обеих этих должностях мэтр Варда внушал безграничное к себе доверие. Его городской совет повиновался мановению его пальца или бровей. Его клиенты слепо следовали его советам. В вопросах купли и продажи, дарственных и завещаний мнение г-на Барда было законом. Более того, большинство его клиентов целиком полагалось на его мудрость в деле управления их имуществом. Значительные капиталы были отданы ему в руки. Он был, можно сказать, финансовым администратором всего Бленваля. Такая репутация его распространилась даже на окрестности. Г-н Варда пользовался авторитетом в ближних замках, и нередко можно было видеть у дверей его конторы фаэтон барона Плантье или древнюю коляску вдовствующей маркизы де Баркулан, а также слышать, как постукивает копытом привязанный за узду к стволу акации огромный рыжий жеребец г-на Дюпана, владельца теплых ванн в Журни-ле-Бэн.

Таково было обаяние г-на Варда, которому все покорялись и против которого было очень трудно устоять Жюлю Дюрану, тем более что мэтр Варда выказал себя очень любезным к нему, когда он приехал, чтобы поселиться в Бленвале. Поэтому Жюль Дюран не замедлил последовать общепринятому обычаю и попросил г-на Варда принять его капитал, чтобы держать, хранить его и распоряжаться им. Нотариус не проявил никакой торопливости в том, чтобы согласиться на просьбу Жюля Дюрана, так что Жюлю Дюрану пришлось настаивать, чтобы г-н Варда оказал ему эту услугу. Покорный Жюль Дюран чувствовал, что он не станет настоящим бленвальцем, пока не выполнит этой финансовой формальности, а кроме того, вежливость требовала, чтобы он уговаривал нотариуса. Уклониться от вручения своего капитала г-ну Варда значило бы занять по отношению к нему в некотором роде враждебную позицию.

Жюль Дюран оказался бы в таком случае досадным исключением. Вот почему он почувствовал себя весьма приятно, когда отдал в руки г-ну Варда свое маленькое состояние. Следствием этой передачи имущества было второе приглашение к нотариусу на обед, за которым супруга нотариуса появилась в самом очаровательном декольте. С этой минуты Жюль Дюран сделался настоящим бленвальцем и вместе с тем одним лишним поклонником поступков и поведения г-на Варда. Его поклонение, впрочем, было искренним. Зачем только г-н Варда не любил акаций! Это было единственным, за что его мог упрекнуть Жюль Дюран.

Если г-н Варда считался во всем Бленвале образцом мудрецов и фениксом нотариусов, два голоса все же выпадали из этого согласного хвалебного хора. Да, г-н Варда насчитывал двух хулителей. Одним был его собрат, г-н Пенисье, другою — старая Августина. Надо сказать, что г-н Пенисье не стеснялся в своих выражениях, характеризуя «этого господчика Варда». Когда одному из редких клиентов конторы Пенисье случалось произнести имя г-на Варда, г-ну Пенисье трудно бывало скрыть свои чувства. «С Варда, — говорил он, — дело ясное: он кончит каторгой. Предоставим ему, мой друг, идти его дорогой, и мы увидим, как он свернет себе шею». И г-н Пенисье принимался рассматривать свою минералогическую витрину, словно собираясь занумеровать в ней камушек, о который, рано или поздно, должен споткнуться его враг.

Что касается старой Августины, то она была менее категорична; она только сознавалась, что к г-ну Варда, у которого она раньше служила, у нее «душа не лежит». «Он совсем уж не такой хороший человек, ваш Варда, как вы воображаете, господин Дю ран, — говорила о на. — Пусть он строит из себя милашку и ангела, меня, старого воробья, не проведешь. Он порядочное зелье, наш мэр, и не очень-то сладко бывает, когда он себя показывает. Честное слово, я видела, как он обращается с этой бедняжкой госпожой Варда, словно с последней девчонкой. Уж не знаю, из-за чего у них там дело началось, должно быть, из-за этих проклятых денег. Надо было послушать, как он ругался, господин Варда! Так что бедная дамочка наконец окрысилась и обозвала его негодяем. Правда ли это, уж не знаю, только может быть, что и так. На свете довольно найдется негодяев, и не все люди сделаны из хорошего теста, как вы».

Жюль Дюран улыбнулся, вспоминая слова Августины. Они были не в силах поколебать восхищения, которым он был преисполнен вместе со всем Бленвалем по отношению к г-ну Варда. Но рано или поздно он заткнет рот старой служанке, с осторожностью, конечно, так как она превосходно стряпала и варила изумительный кофе. Как раз в эту минуту Августина, постучав в дверь, вошла, держа в руках поднос, на котором находился утренний завтрак ее хозяина. Поставив поднос на столик, она принялась ждать неизменного вопроса, который ей задавал каждое утро Жюль Дюран, прислонясь к подушке и оправляя ушки своего фуляра: