Французская новелла XX века. 1900–1939 - [198]

«Вы понимаете…»

Дверь раскрылась. Сжатые кулаки метнулись к глазам: свет из коридора обжег его до самого мозга. Свет обмывал все тело, полное сумерек, он расклеивал слипшиеся веки.

Ты решишься наконец-то?

Ему удалось раскрыть глаза. Два человека: красный, зеленый. Слепящие желтые пятна. Потом они стали хаки: форма штурмовиков. Черная свастика на белых повязках. Белое было потрясающим. Касснер почувствовал, что его выталкивают в коридор.

Его повели через огромные желтые волны света. Значит, они знают, что он Касснер. Попытаться убежать? Он сейчас не владел своими движениями. Он не мог ни прыгнуть, ни бороться. Он едва видел. «Я снова стану человеком, когда меня начнут пытать…» Его речь еще билась в нем, как примятые крылья. Он двигался — детский шарик, приподымаемый проникавшими ему в грудь вкусом ароматного воздуха, крупными шагами, светом, — свет теперь был синим, как будто с глаз сняли черные очки. «Может быть, мне все же удастся прикончить одного?..»

Только сидя в сборной, где его допрашивали сразу после ареста, Касснер понял, что его не ведут к стенке. Может быть, его хотят перевести? Кроме темных камер, у них имеются вертикальные гробы. Свет застилал пылью лицо человека в форме. Касснер видел только жесткие усы и густые брови. Двое в штатском; они у стены — как будто пальто висят. Перед ними солнечный луч; мириады атомов дрожат в нем; это — канал, тронутый ветром.

Касснер подписал бумагу. Гитлеровец передал одному из пальто конверт и пакет, завернутый в рваную газету. Касснеру показалось, что оттуда выглядывают его подтяжки. Полицейский сказал:

— Недостает зажигалки и коробки с пилюлями.

— Они завернуты в носовой платок.

Двое в штатском повели Касснера к автомобилю. Он шатался, ноги его путались, он не мог оторваться глазами от неба. Полицейские сели, Касснер между ними. Автомобиль тотчас же тронулся.

— Наконец-то, — сказал первый полицейский.

Касснеру захотелось ответить любезно, хотя его спутники были шпиками. Плотный человек, заговоривший о ним, достаточно призрачен: жидкие усы спадают на полуобнаженные резцы в воздухе, омытом голубыми потоками. Крупные черты лица; каждая из них сбивается на карикатуру. Он похож одновременно на моржа, которого Касснер видел в Шанхае, и на толстого китайца, который этого моржа показывал. Касснер знает свою манию подставлять под любого человека звериную морду, но это лицо, право же, на редкость странное. Свет, как косой дождь, с двух сторон оживляет лицо моржа, оно дрожит над пальцами с выпуклыми ногтями. Лицо, готовое тотчас же раствориться в смутном колыхании умирающего дня; автомобиль отбрасывает все назад, но и лица полицейских тоже мгновенны, случайны, они могут исчезнуть в пестроте воздуха. Это не сон: все предметы существуют, они зримы, весомы, и все же они не настоящие — другая планета, неизвестный мир, введение в край теней.

— Что же, — сказал морж, — теперь мы увидим мамочку?

«Какую мамочку?» — подумал Касснер. Он, однако, нашел в себе силы, чтобы не спросить, куда его везут. Морж усмехнулся тихо и насмешливо; его резцы теперь совсем обнажились на смутном фоне полей и осенних деревьев. Касснеру казалось, что говорит не он, но только его резцы. Морж сказал:

— Значит, дела теперь лучше?..

Касснер заметил, что он напевает: это речитатив попов, но на веселый лад. Только его сознание было под угрозой, — тело переживало свободу. Может быть, морж растворится, автомобиль исчезнет и Касснер очутится в своей камере? Может быть, то, что он слышит, никого не обязывает, слова и мысли пропадут вместе с деревьями и лиловыми астрами на краю дороги? Но было в самом Касснере нечто, сохранившее ясность ума. Он был настороже. Вокруг него — явь, сон или смерть — кружился предполагаемый мир, огромный вымысел, который зовут землей.

— Во всяком случае, вам повезло, — продолжал морж, нагнув голову набок. — Ну да, вам повезло, что тот решил сам заявиться…

— Кто?

— Касснер.

Как образ через бинокль, наведенный наконец-то по глазам, становится четким, лицо полицейского отделилось от света. Касснер вдруг вспомнил двух красногвардейцев на околице сибирской деревушки, срамные части, выжженные раскаленными кирпичами, утро, насекомые…

— Вы установили, кто он?

— Он сам признался.

Молчание.

— У вас нетрудно признаться во всем, — сказал Касснер.

— С вами, кажется, обращались хорошо. А этого мерзавца даже не избили. То есть на допросе. Одним словом, он сам все выложил.

Полицейский нахмурил свои прозрачные брови.

— Все знали, что мы его ищем. Ну, а раз мы начали искать, значит, найдем. У нас работа чистая. Вот он и заявился…

— А если он просто хотел избавить других от…

— Это коммунист-то? Смешно! Кажется, его даже не проучили как следует. Просто он узнал, что мы его ищем, и сдрейфил. Они от страха шалеют, вот что…

Может быть, Касснер наконец-то сошел с ума? Это небо, серое и низкое, как во сне, этот человек с мордой моржа, этот дрожащий мир, готовый в любую минуту рассеяться… Стекло перед шофером, и Касснер не узнает в нем своего огрубевшего лица, — теперь, когда он должен говорить о себе, как о чужом.

— Там были фотографии. И потом, он знал, на что он идет, — сказал морж.