Французская мелодия, русский мотив - [41]

Открыв дверь, он увидел Марьяшу, сидевшую на полу и рассматривавшую семейные фотоальбомы. Она выпросила их у Григория, чтобы посмотреть, какими Екшинцевы были еще несколько лет назад — до смерти Людмилы, до Чечни, до того времени, когда Григорий еще не был пьяницей, а Виталий — инвалидом. Совсем другие лица, счастливые…

Она подняла глаза, попыталась улыбнуться, но у нее это плохо получилось. По припухшим векам и шмыгающему носу нетрудно было догадаться, что Марьяша опять плакала.

— Не изводи себя так, — сказал Миша и присел рядом, — Какой забавный у них пес. Здесь еще совсем глупый, вроде как улыбается, — сказал он, глядя на черно-белый снимок, где Гигант — еще совсем щенок — сидит у ног юного Виталия.

Именно Гигант со своей забавной мордой был виною тому, что Миша не сдержался. Он обнял Марьяшу за плечи, развернул к себе и заглянул в распухшие, но такие чудные глаза — светло-голубые с темным, почти синим ободком.

«Как же сильно я хочу ее», — только и успел подумать он, притягивая к себе теплое стройное тело.

Запах едва уловимых духов вскружил голову Мишане. А может быть, и не духи были виноваты, но всегда сдержанный в отношениях с нею Миша потерял голову.

«Неужели наконец-то решился», — пронеслось в голове у Марьяши, обхватившей в ответном порыве его за крепкие, красивые плечи. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться в его объятиях…

Для не совсем уже юной Марьяши, которую покойная графиня в душе считала «синим чулком», в отличие от своей очень уж раскрепощенной дочери Полины, то, что произошло у них с Мишей, было значительным событием. Всех ее поклонников можно было пересчитать по пальцам одной руки. Да и поклонниками их можно было назвать с большой натяжкой.

Роже — самый верный и практически друг детства, был славным парнем, но никак не мог претендовать на то, чтобы стать ее избранником на всю жизнь. Бесспорно, он был влюблен в нее, но вот Марьяша воспринимать его как любимого мужчину никак не могла. Друг, приятель, товарищ, — да, но любимый — это совсем другое. Он должен иметь совсем иную внешность, быть мужественным, красивым, остроумным, надежным…

Все ее приятельницы и подружки в душе подсмеивались над Марьяшей. Активную, полную сексуальных приключений жизнь они начали лет с 15-16, а Марьяшка, по их мнению, явно засиделась «в девках». Конечно, чтобы прилично учиться в Сорбонне, надо много времени проводить в библиотеке, читать запоем умные книжки и учебники. У других совмещать все это получается, а у Марьяши — нет. Даже верная Нюша, известная своими пуританскими взглядами, уже так и сяк намекала Марьяше, что пора бы паренька завести. «А то ведь и прогуляться не с кем, — сокрушалась бедная женщина. Но во Франции Марьяше такой никак не попадался, а как только прилетела в Россию, так сразу и встретила — Мишу Порецкого.

Но он был просто неоценимым помощником в ее делах и, скорее всего, у него уже кто-то был на примете. Так что рассчитывать на него Марьяша и не пыталась. А уж о том, чтобы кокетничать с ним, и мечтать себе не позволяла. Хотя ей иногда казалось, что Миша не просто из профессионального интереса помогает ей (она, кстати, планировала в конце своей миссии заплатить ему немалый гонорар), но тоже испытывает к ней некий интерес, как к женщине. Но потом опять что-то происходило, и ей уже было не до анализа таких тонкостей.

Миша, напротив, страдал от мысли, что Марьяше он нужен просто как помощник. Ей выпала нелегкая доля — замаливать грехи своей покойной, горячо любимой бабушки, которая не постеснялась перед смертью взвалить на внучку такую тяжкую ношу.

Начать действовать по привычной схеме охмурения, которая у него была отлажена до автоматизма, в отношении Марьяши он никак не мог. Ситуация не располагала. Но с другой стороны, все время исполнять роль ее помощника и советника при зарождающемся влечении было тяжко. Он настраивал себя на то, что нужно еще немного подождать. Вот поговорим с Екшинцевыми, нервишки у Марьяши придут в норму, тогда и возьмем свое. Долго ждать не пришлось.

К счастью, и Виталий, и Григорий — вполне приличные парни оказались, хоть и долго Не могли уяснить себе все, что с ними произошло. Все так лихо было закручено, как в мексиканском сериале, что поверить во французскую бабку-миллионершу было очень трудно. В кино так бывает, а в жизни не часто. Но Марьяшу они приняли нормально.

Когда вся дружная троица ввалилась к Екшинцевым в дом, уже под вечер, право быть основным докладчиком по делу о неожиданно привалившем наследстве Миша взял на себя.

После его пламенной речи Григорий соскочил со стула, долго кружил по комнате, задавал совершенно нелепые вопросы. Вышел из комнаты, принес из подвала большую бутылку вина, разлил по стаканам.

Все напряженно молчали: Марьяша сидела, опустив глаза в пол, как провинившаяся школьница, Виталий во все глаза смотрел на Мишку, как будто раздумывая, правду он говорит или прикалывается, только Симон сохранял присутствие духа, ожидая развязки. Он то и дело попивал из граненого стакана вино, явно наслаждаясь его вкусом.

Затянувшееся молчание первым нарушил Григорий. Он подошел к Марьяше, которая уже начинала шмыгать носом, готовая расплакаться, обнял ее за плечи, заглянул в глаза и сказал: