Французская империя и республика - [115]

Что же касается государственной статистики, то французская сторона дает официальные данные фрагментарно. Так, в ноябре 1968 г. военный министр признал, что число погибших в Алжире французских солдат приближается к 25 тыс. Некоторые источники приводят более высокий показатель — в 35 000 погибших. Среди гражданского населения цифра погибших французов якобы составила 4000–4500 человек. Оценивая потери среди алжирцев, французские военные власти 9 марта 1962 г. в секретной ноте сообщили, что число мусульман «жертв войны» — 227 000. При дальнейших подсчетах эта цифра составила 250 000, из них гражданского населения — от 50 000 до 100 000.

При таком разнообразии расчетов ничего не остается, как согласиться с примиряющей всех точкой зрения Алистера Хорна — известного британского историка, автора ряда книг по истории Франции, в числе которых «Дикая война ради мира», посвященная алжирской войне. В ней он пишет о том, что «реальное число жертв находится где-то между французской и алжирской оценками». Вот на этом и остановимся.

Как мы уже убедились, за годы войны, по словам А. Беляева, «алжирская политика прошла несколько стадий»: «От восклицания «Да здравствует французский Алжир!», воодушевившего армию, через самоопределение Алжира к максиме — „уйти из Алжира сегодня, значит остаться в нем навсегда”». Эти слова были сказаны де Голлем, когда ему стало окончательно ясно, «что военное противостояние в Алжире будет приводить только к дальнейшей эскалации насилия», а потому «единственная возможная победа в процессе деколонизации — это уход». В одном из писем к сыну в связи с этим он писал: «…я продолжаю дело по высвобождению нашей страны из пут, которые ее еще обволакивают. Алжир — одна из них. С тех пор как мы оставили позади себя колониальную эпоху, а это, конечно, так, нам нужно идти новой дорогой…» В то же время он надеялся, что и после того, как Алжир станет независимым, его вековые политические, экономические и культурные связи с Францией сохранятся.

Так думали и рядовые французы. По мнению Р. Ланды, они считали, что «их господство в Алжире будет длиться вечно»: «Убеждение в том, что так и могло бы быть, до сих пор не изжито частью французских историков-колониалистов. Один из них, Марсель Пейрутон (бывший генерал-губернатор Алжира и генеральный резидент Франции в Тунисе и Марокко), в 1966 г. утверждал: «Учитывая ассимиляторский талант француза, Алжир мог бы стать Гасконью, заморской Берри в полном значении этого слова, если бы этому не мешало одно препятствие:

„Ислам”». К этому стоит добавить еще и «национализм». По мнению С. Немырича, «основной проблемой метрополии в Алжире было то, что статус-кво и французская политика не удовлетворяли мусульманское население» и потому «Франция не нашла ответа на алжирский национализм». «Впрочем, — как замечает он далее, — последнее неудивительно. Над лекарством от национализма бились лучшие умы величайших мировых империй. Пока безрезультатно».

Поэтому надежда де Голля на продолжение арабско-французского симбиоза в независимом Алжире не оправдалась. Зато осуществилась вторая половина высказанного им опасения: «У арабов — высокая рождаемость. Это значит, что если Алжир останется французским, то Франция станет арабской». Сегодняшние события, в результате которых на европейский континент в целом и на территорию Франции в частности хлынул поток беженцев с Ближнего Востока, служат тому прямым доказательством. По словам Льва Вершинина, Франция уже давно ушла из Алжира, «и за это Алжир пришел во Францию». Вот как описывает он нынешний процесс «алжиризации» бывшей метрополии: «Сперва — полмиллиона «лояльных», но обиженных арабов. Затем их дети, нищие и полуграмотные граждане второго сорта, грезящие об «исламской справедливости». И наконец, сотни тысяч «экономических» эмигрантов — прилежная паства растущих мечетей. Так что Алжир и впрямь никуда не делся. Напротив, его стало вдвое больше. Один — независимый — в Магрибе. Другой — на берегах Сены, где главными заботами высших чиновников «государства для всех», по инерции еще именуемого Францией, давно уже стали вопросы льгот «слабым слоям» и стремительная криминализация люмпенско-арабских районов». Таким образом, Франция, избавившись от Алжира, все равно получила миллионы алжирских арабов, приехавших жить на ее территорию.

В свое время алжирская война стала одним из звеньев глобального переустройства всей мировой политической системы. Но не единственным. Наряду с Алжиром на борьбу за независимость поднялись и другие французские колонии. Чтобы остановить процесс деколонизации или хотя бы уменьшить его масштабы, власти метрополии попытались реформировать старую колониальную систему. Но об этом речь пойдет уже в следующей главе.

Как де Голль реформировал «заморскую Францию» и что из этого вышло

Колонии не перестают быть колониями из-за того, что они обрели независимость.

Бенджамин Дизраэли

Распад мировой колониальной системы после Второй мировой войны поставил перед колониальными империями, в том числе и Францией, непростые вопросы. С одной стороны, нараставшее в колониях национально-освободительное движение все труднее поддавалось сдерживанию путем репрессивно-карательных мер и применения открытой военной силы. С другой — «главные мировые гегемоны» СССР и США, с разными целями, но вполне осознанно проводили политику демонтажа старых колониальных империей. Советский Союз в рамках собственных идеологических доктрин стремился разрушить мировую систему колониализма с целью продвижения социалистических идей и ослабления капиталистического лагеря. США, как новый лидер капиталистического мира, считали старые конструкции европейских колониальных империй устаревшими и, главное, препятствовавшими расширению американской гегемонии в мире. Согласно планам этих сверхдержав, Франция, которая имела до Второй мировой войны весьма обширную колониальную империю, должна была ее потерять, уступив свои традиционные территории и сферы влияния более могущественным странам. Первой среди претендентов на «кусок французского пирога» считалась Британия, которая реально оказывала влияние на послевоенное мироустройство.