Француженки не играют по правилам - [73]

– Тебе это нравится, – прошептал он. – Тебе этого хочется.

Его взгляд пробежал по всему ее телу, заставляя почувствовать себя маленькой, незащищенной и принадлежащей ему. И абсолютно прекрасной. Она не осознавала разумом, а просто ощущала, от самых ее глубин до последнего кусочка кожи, что она в самом деле прекрасна.

– Я могу заставить тебя… то есть… ты можешь научиться тому, что я буду нужен тебе, – выдохнул он и, охватив губами, втянул ее грудь глубоко в рот, а его рука в это время скользнула туда, где только что было его бедро.

На этот раз, когда она разбилась вдребезги, он вынул все из нее. Он не давал ей остановиться. Его рука нежно покачивала ее, и она испытывала наслаждение за наслаждением, пока силы не покинули ее.

Наконец она отодвинулась от него и, чтобы вытеснить его руку, скрестила бедра, потому что он все еще удерживал ее запястья.

– Слишком много, – пробормотала она. – Я больше не могу.

А он засмеялся, лаская любящими поцелуями ее шею.

– Сможешь, если я захочу.

Глава 23

Самоконтроль. Возбуждение билось внутри Люка, сводя его с ума. Самоконтроль.

Из всех сырых продуктов, которых он когда-либо касался – только самых чистых, только лучших, – Саммер была самой прекрасной. Самой изысканной. А как она отзывается на его прикосновения! Выгибается, вытягивается, пылает! А он всего-то и сделал, что взял ее яркую, напоенную солнечным светом красоту и дал ей расцвести, превратиться во что-то такое, чего никто не мог даже вообразить. И чему никто не мог сопротивляться.

Она такая… милая. И пока контроль в его руках, она вся его.

Очевидно, она могла делать все, что он хотел от нее. Но после четвертого раза Саммер закрыла подушками живот и лицо. Обессиленная и истощенная, она чувствовала себя куском красивого шелка, который валяется на улице после долгого, необузданного карнавала. Она была окружена силой Люка, его тьмой, и он мог делать с ней все, что хотел. И она никак не смогла бы сломить его.

Но он сделал ее прекрасной.

Разбитой до потери себя, но прекрасной.

И беспомощной. Полностью лишенной сил.

– Ммм, – промычала она, когда он снова начал ее ласкать. Ее ощущение красоты слабело, становилось бессильным и безнадежным, разбивалось о его железный самоконтроль. И она не понимала, что еще у нее осталось. Уж точно не было сил натянуть на себя одеяло и спрятаться под ним. Он забрал себе даже это. – Хочу спать.

Люк стянул подушку с лица Саммер и с возмущением посмотрел на нее.

– Прости, не понял?

Ей понадобилась секунда. И она рассмеялась. Облегчение и наслаждение вытеснили усталость.

– Ой. Я забыла. – Она сонно погладила его прекрасные тугие ягодицы, призвав свою теплую, приглашающую улыбку. – Давай.

Пусть еще одного оргазма у нее не будет, но она была бы безумно счастлива принять его внутри себя, если он позволит себе сделать это. Вероятно, так можно будет исправить то, что пошло не так после ее первого оргазма. Тогда она попыталась дотянуться до него, а он не стал присоединяться к ней и приступил к тому, чтобы дать ей второй.

Люк напрягся, не отводя глаз от ее улыбки.

– О нет, – сказал он тихо и напряженно. – О нет, ей-богу, я не буду.

Как это? Щемящая боль пронзила ее, тревога стала сильнее, приведя ее чувства в беспорядок. Она для него просто вещь, которой он манипулирует? Он не собирается терять контроль над собой, передав его ей?

Саммер внезапно осознала, что сильно сжимает бедра, отчаянно пытаясь закрыть пресловутую дверь сарая после того, как лошадь украли. Четыре раза!

– Чертовски невежливо улыбаться мне так, будто хочешь погладить меня по голове за то, что было.

Саммер мгновенно перестала улыбаться. Что не так с ее улыбкой? Не соответствует его требованиям?

Он неотрывно смотрел на нее, и его мускулы напрягались все сильнее, пока не вытолкнули его из кровати.

– Putain de merde.

Теперь Люк стоял к ней спиной, и гнев был сжат в его теле, в кулаке, упершемся в бок. Но как она-то может быть виновата в этом? Ведь это он все время контролировал ее, не давая ей охватить его, – чего ей очень хотелось, – удерживал ее в подчинении, когда раз за разом заставлял ее разлетаться вдребезги.

– Сам виноват, – резко сказала она.

Никогда не смиряйся с тем, что тебя унижают. Никогда.

Он повернул голову как раз настолько, чтобы она могла увидеть напряженную, совершенную линию его подбородка. Из-за падающего из окна света он казался размытым пятном тени.

– Да, конечно.

Что? Почему-то его слова тоже показались неправильными. Неужели для него она была предметом, с которым можно обращаться как угодно, и даже не заслуживала его обвинений после того, как все завершилось?

– Ясно, что я… все испортил, – сказал он на удивление вовремя. – Я стремился к чему-то другому.

От этих слов боль пронзила ее. Она с удивлением обнаружила, что ее легкие сдавлены и она не может дышать. Все испортил. Стремился к чему-то другому.

– Хорошо. Ты мне дашь знать, какой именно вещью ты хочешь меня видеть, а я посмотрю, смогу ли в следующий раз соответствовать твоим ожиданиям?

Он резко повернулся:

– О чем ты говоришь?

– А о чем ты говоришь? Да и вообще, почему ты все еще говоришь? Разве мы не закончили?