Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия - [143]

Благодаря миропомазанию короли, хотя и не становились в строгом смысле священниками, приобретали все же священнический ореол, и власть их представлялась полученной от Бога, а сами они выступали в качестве наместников Бога на земле. Эти идеи, позаимствованные из позднего римского и канонического права, прошли во Франции, таким образом, длительный путь развития и во второй половине XV — начале XVI в. звучали достаточно отчетливо. Так, на процессе маршала де Жье, обвиненного в оскорблении Величества, прокурор в обоснование обвинения говорил: «… короли являются наместниками Бога на земле, из чего следует, что власть их проистекает из божественного установления и божественного права… В отношении своих подданных король в своем королевстве подобен телесному Богу, и его следует почитать более, чем что-либо иное в королевстве, ибо как Бог почитается на небесах, так к король должен быть почтен на земле».^{721} Кстати сказать, практика обвинений в оскорблении Величества была связана именно с распространением концепции сакрального характера королевской власти. В рассматриваемую эпоху эта концепция получила дополнительные аргументы в свою пользу и приобрела уже законченную форму. В 1469 г. Людовику XI и его потомкам папой Павлом II был дан титул «христианнейших». И в 1498 г. Людовик XII на церемонии коронации впервые предстал в одеянии, сшитом наподобие священнического.^{722}

По мере укрепления королевской власти во Франции, примерно с конца XIII в., получает также распространение идея, что «король является императором в своем королевстве», подчеркивавшая полный суверенитет французского короля в своем государстве и его иерархическое равенство с императором, и идея, отражавшая нормы римского государственного права, согласно которому «то, что угодно государю, имеет силу закона».^{723} Смысл этой последней идеи сводился к тому, что государь — выше закона, ему не подвластен, ибо сам является источником права.

Говоря о распространении этих идей, составлявших основополагающие элементы абсолютистской концепции, недостаточно, конечно, отметить лишь их появление и существование на французской почве. Важно выяснить, насколько они укоренились в социальном сознании и какие это имело политические последствия.

Вполне понятно, что эти идеи, ориентировавшие на позднеримское государственное устройство, внедрялись в обществе благодаря укреплению монархии, усилиями ее верных слуг. Для монархии они служили своего рода путеводной нитью в ее преемственной политике консолидации власти в своих руках, проводившейся в борьбе с сугубо феодальными политико-правовыми установлениями и, соответственно, с феодальной политико-правовой концепцией. Наиболее важным результатом деятельности королевской власти в XIV в. было то, что к XV столетию во Франции, как в политической практике, так и в области идеологии, была изжита феодальная концепция государственной власти, по которой монарх разделяет власть с независимым советом, состоящим из несменяемых лиц — вассалов короля и имеющим право оспаривать и противиться его решениям.^{724} Монарх был признан единственным суверенным носителем власти, но это, однако, отнюдь не означало признание неограниченного характера его полномочий. Дух феодальной концепции воплотился в новых формах политической организации и идеологии, и его четкие ограничительные по отношению к королевской власти тенденции проявились в упоминавшихся выше правах королевской администрации (штатов, парламента, должностных лиц) и аристократии и в идеях, служивших обоснованием этих прав.

Переходя к XV в., отметим прежде всего, что идея о том, что «король является императором в своем королевстве», в это время не звучала. Ввиду чрезвычайного ослабления империи и папства она была не актуальна. Что же касается концепции божественного характера королевской власти с ее положением, что «король является наместником Бога па земле», то она, хотя и набирала силы, имела весьма ограниченное распространение. Основная масса политической и исторической литературы, вышедшей из-под пера представителей дворянства и горожан, ее не упоминает. Не откликаются на нее даже такие близкие сподвижники короля Людовика XI, как Филипп де Коммин или Пьер Шуане, автор «Наставлений Людовика XI, короля Франции, своему сыну дофину». Ее рупором, как и раньше, оставались королевские легисты, знатоки римского права, и отчасти высшее духовенство, нередко подвизавшееся на политическом поприще. То же самое можно сказать и о норме «что угодно государю, имеет силу закона», которая непосредственно вытекала из этой концепции.

Господствующей все же оставалась точка зрения, что государь является хранителем законов и гарантом их соблюдения в обществе, а главной функцией государственной власти, таким образом, представлялось поддержание справедливости, законности.^{725} И даже когда признавался в качестве действующего принцип «что угодно государю, имеет силу закона», его использование обычно обставлялось рядом существенных условий, предопределенных феодально-христианской концепцией справедливой государственной власти. Так, один из наиболее видных политических мыслителей середины XV в. Жан Жювеналь дез Юрсен в своих сочинениях неоднократно упоминает его, говоря, что «все, что ни пожелает сделать король, мы должны это терпеливо сносить… даже если это покажется жестоким и неразумным, ибо “что угодно государю, имеет силу закона”».