Фрактал Мороса - [4]

К тому же древние ученые тоже так считали. А они не дураки были».

Красной ручкой внизу: «Абсурдный бред. Стыдно советскому пионеру писать такую чушь! Два».

Да он просто дегенерат был, этот Виталька! Просто недоумок.

* * *

В понедельник все так же жарко. Душно перед грозой. Выходные прошли, оставив послевкусье жареного мяса и речной воды. Мне хотелось закончить картину. Она уже четыре дня стояла на мольберте, но позвонил шеф, и пришлось ехать в префектуру. Он был председателем жюри окружного конкурса графики, но ничего в этом не смыслил. Художники привезли целую гору работ, я отобрала самые приличные.

Появился Паша, и мы пошли обедать.

– Ужасные выходные. Сынуля задрал со своим футболом.

– Что же плохого? Играет парень летом в футбол. И на здоровье.

– Интересов никаких больше. Ему говорю: ты из школьной программы хоть что-то помнишь или сдал и забыл? А он: «Отстань! Думать не хочу даже!»

– Занудный ты хрен, Паша! Наверно, в его годы все каникулы над книжками крючился?

– Да! И не дурак вырос.

– Спроси у него, почему белые медведи не охотятся на пингвинов?

– И почему же? А! Пошути мне еще!

– А ты, кстати, знаешь, что Земля плоская?

– Конечно! Когда трезвый, плоская, а как выпью – буграми.

– Я это тоже давно заметила!

– Может, по бокальчику?

– Давай. Мне белого. Когда у меня хорошее настроение, я пью белое, а когда философское – красное.

– А когда плохое – водку?

– Да!

Паша принес мне белого, а себе красного.

– Когда я был маленький, я был уверен, что Земля плоская, но в детстве невозможно представить бесконечность, поэтому плоскость была ограничена, типа как пластинка или тарелка.

– Ты хочешь сказать, что сейчас стал представлять бесконечность?

– Представлять – нет, допускать – да.

– А к особому архиву префектуры тебя допустили?

– Знаешь, все в тебе прекрасно, только плоская ты какая-то.

– Иди-ка ты в жопу!

* * *

Интересно, как выглядел этот Виталик? В коробке есть фотографии: можно попробовать вычислить его физиономию.

Судя по всему, это высокий парень со светлыми волосами, этакий марфановец¹¹.

Достаю пачку снимков. Они не в альбоме, а в черном бумажном конверте, разноформатные, цветные и черно-белые. Они не подписаны. Листаю. На меня смотрят неотрывно незнакомцы. Дети и взрослые, объединенные здесь неведомой мне силой. И вот, сомнений нет, это он. Невысокий темноволосый парень с холодными голубыми глазами цвета моря в Паланге. И черт с ней, что фотография черно-белая! Я узнаю его без колебаний. Не знаю, почему.

Он не кажется дебилом, что-то есть роковое в этом лице. Такие не живут долго. И не то, чтобы этот взгляд был похож на взгляд Че Гевары или Джима Моррисона¹²… Обычный нагловатый парень, будущий преступник и нищий алкаш.

«8 «В» класс. Литература. Виталий Морос. Сочинение. Тема: «Мое будущее».

«Я был контуром человека в двухцветном мире. Там можно было двигаться и мыслить, так как движение возможно на плоскости, а мысль не имеет объема. Мои мысли, изучение окружающего и любовь к миру дали мне шанс жить сегодня. Будущее зависит от знаний. Только благодаря своим знаниям я могу решить, нужно ли будущее».

Внизу красной ручкой: «Виталий, я знаю, что ты, хоть и не хватаешь с неба звезд, но ты не шизофреник и не умственно отсталый. Если ты еще раз напишешь такой бред, поедешь к психиатру. Скажи спасибо, что я хорошо тебя знаю. Сочинение переписать! Оценку не ставлю. Мария Николаевна».

Отдельно лежит завернутый в кальку листок.

«Ли, неделю бессонных ночей мне стоило это решение. Ум говорит одно, а сердце – другое. Против сердца ничего не могу сделать. Не вижу будущего, наших детей, ничего. И все-таки я буду с тобой, V».

Подпись «V» – скорее всего «Виталий». И это написал один человек? Почерк разный, но это, судя по всему, совсем разные годы. Сочинение – в пожелтевшей тетради, школьными буквами. Записка – на белом мелованном листе, стремительным почерком взрослого.

Меня это интригует… Решение… Какое такое решение в своих любовных делах он мог принять? Бессонные ночи. Кому они теперь нужны, чего ради это все?

В моих руках клочки судьбы пропавшего, пропащего человека, не имевшего в итоге ни наследников, ни близких. Сейчас брошу коробку в мешок для мусора. И все.

* * *

Смеркается. Хочется бродить, позвякивая перочинным ножом о монеты в кармане, вдыхать влажный воздух Немана, густой и темный. Голод забивает эти желания. перепрыгнуть с дерева на балкон второго этажа, где открыта дверь и не горит свет, так просто, когда ты мальчишка, отчаянный и веселый. Упругое, гибкое тело послушно, он подтягивается, перекидывает ногу через балконный бортик.

Дверь скрипит, но Ликас не пугается, а смеется тихо, полный азарта и радости. На кухне хлеб, огурцы, а главное, холодная, но все-таки жареная курица!

Он расстилает полотенце, заворачивает добычу. Тем же путем спускается в сумерки, в соседний двор, где никого нет.

Ему двенадцать, и, будь его воля, он съедал бы в день пять таких куриц, но у матери только картошка. Только картошка.

Он обчистил полрайона, воруя по мелочи. Кое-кто подозревал его, и лазить по соседям стало уже опасно. Конечно, Ликас мечтал о велосипеде. Можно ездить хоть в Вильнюс и воровать там. Почти у всех приятелей были велики. Родители, даже самые бедные, как-то исхитрялись порадовать их. Ликас однажды заикнулся об этом. «Может, тебе самолет еще купить?! – огрызнулась мать. – Иди, зарабатывай, корячься. Если на карамельку хоть заработаешь, и то дело будет!»