Фотосинтез - [3]

Как все это заставить летать, отбросив

Смысл жизни, которому – здравствуйте, друг Иосиф, —

Ни прислать ребяток,

ни сунуть денег,

ни приказать?

23 июня 2008 года

Грейс

Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции

продержаться двенадцать дней.

Она даже смеется – мол, Стиви,

это идиотизм, но тебе видней.

А потом небеса начинают гнить

и скукоживаться над ней.

И становится все темней.

Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:

Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;

Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.

Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.

Кто готовит тебе обед?

Грейси продает его синтезатор —

навряд ли этим его задев или отомстив.

Начинает помногу пить,

совершенно себя забросив и распустив.

Все сидит на крыльце у двери,

как бессловесный большой мастиф,

Ждет, когда возвратится Стив.

Он и вправду приходит как-то —

приносит выпечки и вина.

Смотрит ласково, шутит, мол, ну, кого это ты тут

прячешь в шкафу, жена?

Грейс кидается прибираться и мыть бокалы,

вся напряжённая, как струна.

А потом начинает плакать – скажи,

она у тебя красива? Она стройна?

Почему вы вместе, а я одна?..

Через год Стивен умирает, в одну минуту,

«увы, мы сделали, что смогли».

Грейси приезжает его погладить по волосам,

уронить на него случайную горсть земли.

И тогда вообще прекращаются буквы, цифры,

и наступают одни нули.

И однажды вся боль укладывается в Грейс,

так, как спать укладывается кот.

У большой, настоящей жизни, наверно,

новый производитель, другой штрих-код.

А её состоит из тех, кто не возвращается

ни назавтра, ни через год.

И небес, работающих

На вход.

19–20 июня 2008 года.

От меня до тебя

От меня до тебя

Расстояние, равное лучшей повести

Бунина; равное речи в поиске

Формулы; равное ночи в поезде

От Пiвденного до Киевского вокзала.

Расстояние, равное «главного не сказала».

Я много езжу и наедаюсь молчаньем досыта.

Мне нравится быть вне адреса и вне доступа.

Я представляю тебя, гундосого,

В царстве бутылок, шторок, железных прутьев, —

Спящим в купе, напротив.

Это, собственно, все, что есть у меня живого и настоящего.

Ни почтового ящика, столь навязчивого, ни вящего

Багажа; я передвигалась бы, будто ящерка

Век, без точки прибытия, в идеале.

Чтобы стук и блики на одеяле.

Это суть одиночества, сколь желанного, столь бездонного.

Это повод разоблачиться донага,

Подвести итоги посредством дольника,

Ехать, слушать колеса, рельсы, частоты пульса.

Чтобы ты прочел потом с наладонника

И не улыбнулся.

Чтобы ты прочел, заморгав отчаянно, как от острого,

От внезапного, глаз царапнувшего апострофа,

Как в je t’aime.

Расстояние как от острова и до острова,

Непригодных ни для рыбалок, ни для охот.

Все маршруты лежат в обход.

8 июня 2008 года.

Чёрный квартал

Майки, послушай, ты ведь такая щёлка,

Чтобы монетка, звякнув, катилась гулко.

Майки, не суйся в эти предместья: чёлка

Бесит девчонок нашего переулка.

Майк, я два метра в холке, в моей бутылке

Дергаясь мелко, плещется крепкий алко, —

Так что подумай, Майк, о своем затылке,

Прежде чем забивать здесь кому-то стрелки;

Знаешь ли, Майки, мы ведь бываем пылки

По отношенью к тем, кому нас не жалко.

Знаю, что ты скучаешь по мне, нахалке.

(Сам будешь вынимать из башки осколки).

Я узнаю тебя в каждой смешной футболке,

Каждой кривой ухмылке, игре-стрелялке;

Ты меня – в каждой третьей курносой тёлке,

Каждой второй язвительной перепалке;

Как твоя девочка, моет тебе тарелки?

Ставит с похмелья кружечку минералки?..

Правильно, Майки, это крутая сделка.

Если уж из меня не выходит толка.

Мы были странной парой – свинья-копилка

И молодая самка степного волка.

Майки, тебе и вправду нужна сиделка,

Узкая и бесстрастная, как иголка:

Резкая скулка, воинская закалка.

Я-то как прежде, Майки, кручусь как белка

И о тебе планирую помнить долго.

Видимо, аж до самого

катафалка.

5 июня 2008 года.

Nevermore

Полюбуйся, мать, как тебя накрывает медь,

вместо крови густая ртуть, и она заполняет плоть;

приходилось тебе когда-нибудь так неметь,

так не спать, не верить, взглянуть не сметь

на кого-нибудь?

глянь-ка, волчья сыть, ты едва ли жива на треть,

ты распорота, словно сеть, вся за нитью нить;

приходилось тебе о ком-нибудь так гореть,

по кому-то гнить?

ну какая суть, ну какая божия благодать?

ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть;

был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать

или отболеть?

время крепко взялось калечить, а не лечить —

ты не лучше ничуть, чем рухнувшая мечеть.

был ли кто-то, чтоб ладно выключить – исключить,

даже не встречать?..

был ли кто, чтоб болела память, преснела снедь,

ты ходила, как тать, и не различала путь —

ни врагу пожелать, ни близкому объяснить —

и молиться больше так не суметь

никогда-нибудь.

30 мая 2008 года.

Backspace

И катись бутылкой по автостраде,

Оглушенной, пластиковой, простой.

Посидели час, разошлись не глядя,

Никаких «останься» или «постой»;

У меня ночной, пятьдесят шестой.

Подвези меня до вокзала, дядя,

Ты же едешь совсем пустой.

То, к чему труднее всего привыкнуть —

Я одна, как смертник или рыбак.

Я однее тех, кто лежит, застигнут

Холодом на улице: я слабак.

Я одней всех пьяниц и всех собак.

Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,

Что, похоже, дело мое табак.

Я бы не уходила. Я бы сидела, терла