— Лермонтова любишь? — неожиданно заговорил водитель. — Видал красоту? — Он постучал костяшкой по боковому стеклу. — В гусарском полку служил, и доска есть, хочешь остановимся?
— Некогда, — ответил Романов, не поворачивая головы.
Знал он, что там за красота — в отражении стекла, растягиваясь и сжимаясь, проплыла красно-белая полуразрушенная махина посреди местечка Селищи. Два казарменных флигеля с севера и юга, бесконечные стены обнимают манеж, заросший высокой травой. На месте церкви — колонны и рухнувшие перекрытия, по крошащимся камням можно спуститься до подземной речки. Он помнил это место — так сильно он никогда больше не напивался. Его первая попытка попасть в городок, но дальше этих Селищ он тогда проехать не смог, струсил. А Лермонтов тут ни при чем.
Проснулся он под лязг распахнувшихся дверей «Газели», было слышно, как водитель выгружает из кузова коробки.
«Еще две коробки и начну помогать», — принялся считать Романов и уснул окончательно.
Глаза он открыл в полной тишине. Спать больше не хотелось. Машина стояла в большом дворе между солидных пятиэтажных домов, и солнце расстреливало его вещи и коробки с архивом, выстроенные в высоченные башни. Романов присвистнул и собрался щедро расплатиться с водителем, испытывая стыд, смешанный с облегчением. Но водитель взял положенную сумму, а остаток сунул Романову в нагрудный карман. Затем залихватски козырнул, прыгнул в кабину и уехал.
Майское солнце припекало. Романов отодвинул в тенек свое кресло, вписавшееся в уютный пейзаж двора, и устроился поудобнее. Наконец-то можно было вытянуть ноги — с самого Питера он ехал втиснутым в кабину и чувствовал себя как сложенный зонт. Двор был пуст, квартирная хозяйка его не встречала — наверное не дождалась. Он оглядел свои вещи и ему показалось, что это он сам разложен по двору в подписанных коробках под взглядами новых соседей.
В коробках были книги и архив — только самое важное. Зато старинные кресло и зеркало из бабушкиной квартиры превращали бегство из Питера в настоящий переезд по всем правилам. Смысла переть их с собой, конечно, не было никакого, но они — гарантия, что Романов не позволит себе сразу вернуться. Где кресло — там и дом.
Романов заметил, что бумага, в которую было завернуто зеркало, надорвана с угла, и он, сам не зная почему, сорвал ее целиком. Солнце яростно ударило в прохладное еще стекло, и блик прыгнул в чьи-то окна. Романов повернул зеркало так, чтобы в нем отражался весь двор и остался доволен композицией. Он закурил честно заслуженную сигарету, проверил телефон — сигнала по-прежнему не было — и вышел через арку на улицу, чтобы размяться.
Около перекрестка, прячась за трансформатор, стоял мужик в полосатой пижаме и тапочках. Он то и дело поглядывал на дорогу, явно ожидая чего-то. Романов прислонился к арочной стенке, с удовольствием затянулся, щурясь от солнца, и принялся наблюдать. Мужик был упитанным и довольно лопоухим, в руках он держал мешок, который шевелился и издавал животные звуки. Через пару минут из-за поворота выехал и остановился на светофоре древний грузовик. Пижамный, пригнувшись, быстро засеменил к кузову и, встав на цыпочки, аккуратно положил туда мешок. Из кузова мявкнуло, грузовик сорвался на зеленый, оставив бензиновый шлейф, а пижамный, торопливо шаркая ногами, направился во двор.
Докурив, Романов вернулся и обнаружил, что пижамный с большим интересом рассматривает его имущество, водит пальцами по резной раме зеркала, и даже нюхает его с обратной стороны. Зеркало, что и говорить, было великолепное. Романов и сам, увидев его впервые, обомлел: массивная рама из красного дерева была украшена тонкой резьбой, где сплетались ветки и стебли диковинных растений, превращаясь в рога волшебных оленей. Мутноватое серебристое стекло завораживало — все, что в нем отражалось, становилось прекраснее, и трудно было отвести от него взгляд.
— Доброе утро, — энергично поздоровался Романов. Ему захотелось спугнуть пижамного.
— Целоваться не будем, козырьки мешают, — хохотнул тот и перекинулся к креслу. — Ты к нам, в какие апартаменты? Масштабный ты, — протянул он, оглядев Романова с ног до головы, — хорошо хоть, потолки у нас высокие, правда, дверные косяки все-е-е твои будут. — Он проверил своей лапищей кожаное сиденье на мягкость, а потом плюхнулся в кресло, слегка подпрыгнув. — Ну как, нажимается? Работает? Каждое утро теперь мебеля прогуливать будешь?
— Где-то на втором этаже, — коротко ответил Романов на первый вопрос.
Он сделал очередную попытку отыскать в телефоне сеть. От мелькающих полосок на пижаме уже рябило в глазах, к тому же стоптанные тапки у этого типа давно слетели, и перед Романовым то и дело маячили желтые круглые пятки.
Пижамный заметил романовский взгляд:
— Не смотри на мое неглиже-декольте, надо так, положено мне. Инструкция! С кнопками не пошутишь, как там говорится — «то всё — то, а потом вдруг раз — и это». А это — балласт, чтоб не потонуть! — он звонко хлопнул по животу и, не дав Романову ответить, вскочил и стал оживленно перебирать пальцами корешки книг. После чего кивнул на трубку:
