Фоторобот в золоченой раме - [13]

— У нас нет времени выписывать туда обыск, — объяснила Лукашкина на очередном совещании следственно-оперативной группы.

— То есть в коттедж мы не войдём? — нахмурился Шведов.

— Конечно, могу попытаться получить постановление, — затянула Лукашкина с таким видом, что стало ясно — ничего она не сделает. — На неотложный обыск не надейтесь. Нам их запретили проводить…

Градус нервозности повышался. В четверг Платову, развалившемуся в своём уютном кожаном кресле в кабинете на Петровке, позвонил Шведов и сообщил:

— Левицкие куда-то делись…

— Это как?

— Слиняли. Свинтили. Лыжи навострили. В общем — исчезли в неизвестном направлении, растаяли, как утренний туман.

Выяснилось, что Левицкие обрубили все телефоны. По месту жительства и в галерее на Остоженке не появлялись. Платов отправился на Житную.

— Вот же стручки, — покачал головой Шведов, пожимая руку своему товарищу. — Сейчас со своей шенгенской мультивизой возьмут билет до городу Парижу — и ищи ветра в поле.

По базе данных «Розыск-Магистраль» билетов фигуранты не брали, но база неполная. Получить от погранцов информацию не удалось.

Мобильные телефоны Левицких молчали уже третий день. Стационарные телефоны в галерее и на квартире тоже молчали. В общем, были полные непонятки. Зато Носорог был на месте и с утра до ночи трещал по телефону о «списках Сурина».

Антикварная среда кипела. «Список Сурина» ждали, как Откровение Иоанна Богослова, описывающее конец света. Антикварные дилеры справедливо полагали, что его опубликование будет для них локальным армагеддоном.

Между тем стали появляться отдельные картины из этого списка. Ходили по рукам ксерокопированные бумаги. Каким путём попадали к антикварам — неизвестно, но они были. И страсти начали переходить уже в конкретные дела.

В час ночи, когда вся семья уже спокойно спала, Платова разбудил телефонный звонок.

— Кому не спится в ночь глухую? — пробурчал Платов, хватая телефон.

— Это я, друг мой, твоя совесть, — донёсся возбуждённый голос Каца.

— Йосик, ты садист или диверсант? Не слышал, что будить людей среди ночи опасно?

— Какая ночь? Такие дела творятся! Этот список Шиндлера… То есть Сурина. Ну, в общем…

— Короче, ты влетел… Отлично, Йосик. Я в тебя верил. На большие бабки опустился?

— Да картинка там меленькая, дрянненькая. Кисти Сарьяна. И по ней мне только что предъяву сделали. Мол, «перелицовка». Кому такое дерьмо перелицовывать надо?

— Цена вопроса?

— Пятьдесят тысяч. Вечнозелёных…

— Мой тебе авторитетный совет. Отдай деньги и не отсвечивай. Пока не поздно.

— Пятьдесят тысяч. Отдать! Ох, грехи мои тяжкие!

— Ты мне лучше скажи, где Левицкие? Телефоны скинули. Они не смылись в Южную Америку?

— Да ладно тебе. Просто взяли тайм-аут. Легли на дно где-то в Подмосковье.

— Ты уверен?

— У них сделка наклёвывается. А они за копейку удавятся. Появятся скоро…

* * *

Пока ситуация с реализацией затягивалась, в отделе Платова подоспели мероприятия по пресечению деятельности одной сильно продвинутой мошеннической группы.

Мошенники — народ сметливый и креативный. Благодаря СМИ срок годности мошеннических ноу-хау с каждым годом становится всё короче. Напёрстки продержались лет семь-восемь, лохотроны — лет пять. А сегодня приходится уже чуть ли не каждый месяц ломать голову над новыми разводками.

И вот додумались. В газете появляется объявление — предлагается новое чудо-лекарство. Пенсионер покупает, пьёт его по инструкции. А через месяц ему звонят и говорят, что ему продали бракованное токсичное лекарство и пришёл каюк. Хотя есть выход — нужен антидот. Он денег стоит, но отдадут его практически по себестоимости. За каких-то двести тысяч рублей.

Удивительно, но на эту наживку народу повелось немало. Оперативники потратили уйму времени и сил, наконец удалось выявить всех членов группы, локализовать их местонахождение. Сначала установили двух студентов пищевого института, которые непосредственно изымали деньги. Их приняли первыми. Потом в Подольске на квартире задержали организатора, имевшего уже две судимости за мошенничество, и доставили на Петровку.

Студенты поплыли сразу, стали искренне каяться и вымаливать прощение. Организатор ушёл в глухой отказ.

— Признаваться не в чем. — Мошенник, худосочный, с наглой мордой и татуированными перстнями на пальцах, сидел вальяжно, нога на ногу. — Можете — докажите. Я денег не брал. Никого не кидал.

— Да ладно стесняться-то, — улыбнулся Платов. — Молодец, хорошую разводку изобрёл. Можешь преподавателем работать. В институте Воровского местечко есть, факультет карманной тяги.

— Не, по карманам не наше.

— Ну, тогда кафедра театральных постановок. Как понты держать. Тут ты мастер.

— Я не волшебник, а только учусь, — хмыкнул мошенник.

— Ты скажи без протокола — не совестно старых людей обувать? У тебя родители ведь есть.

— Да я бы и их обул. Такие твари, я тебе скажу. Будь их воля, они б меня на внутренние органы продали.

— О муках совести тебе неизвестно.

— Какая совесть? Почему я кого-то жалеть должен? Меня кто жалел когда?

— Старики твою разводку как смертный приговор принимали. В таком возрасте такие стрессы можно и не пережить.

— Значит, судьба у них такая. — Мошенник заулыбался, настроение у него было далеко не удручённое. — Пожили — пускай другим дадут пожить. А мне деньги нужны.