Фотография в профиль - [36]

— А этих двух гестаповцев вы никогда не видели?

— Нет, они мне не знакомы.

— А заключённого?

— Мне кажется, я его где-то видела, но ничего конкретного сказать не могу.

— Видели во время оккупации или после войны?

— Не хочу вводить вас в заблуждение.

— Вы не заметили во время визита в гестапо, не лежала ли у Баумфогеля на письменном столе плётка?

— Нет, плётки не было. Хорошо помню, что ничего похожего там не было, а вот какие-то цветы стояли на столе.

— Взгляните ещё раз на снимок. Цветы, которые вы видели, стояли в этой вазе?

— Не помню. На вазу я тогда не обратила внимания.

— Она из хрусталя очень высокого качества и отличается оригинальной формой.

— Цветы я хорошо запомнила, но плётки ни на столе, ни в каком-либо другом месте кабинета не видела. Больше, пожалуй, я ничего не смогу сказать. Хотелось бы побывать на судебном процессе над Баумфогелем, чтобы взглянуть ему в глаза и напомнить о той нашей беседе. Но разве соизмеримо чувство удовлетворения, которое я, наверно, при этом испытаю, с тем, что мне пришлось пережить по вине этого человека! Пусть даже суд определит ему высшую меру наказания — замученных по его приказу людей не воскресить.

— Вы очень важный свидетель обвинения, — сказал подполковник. — И прокурор, наверно, захочет, чтобы вы подтвердили свои показания перед судом.

— В любой момент готова повторить всё, что вам рассказала, слово в слово, — заверила пани Якубяк. — Истина дороже всего.

Подполковник Качановский провёл в Брадомске несколько десятков таких бесед. Ему не пришлось разыскивать нужных людей. Как только по городу разнеслась весть, что милиция ищет свидетелей преступлений Рихарда Баумфогеля, в комендатуру повалил народ. Люди приходили и рассказывали истории, от которых даже сегодня, спустя почти четыре десятилетия, кровь стыла в жилах. Качановский все показания записывал на магнитофонную ленту и фиксировал в официальных протоколах. Когда после недельного пребывания в Брадомске офицер милиции вернулся в Варшаву, прокурор Щиперский откровенно порадовался успехам динамично развивающегося следствия.

— Мы уже проделали такой объём работы, — заявил он подполковнику, — что могли бы приступить к составлению обвинительного заключения. Затягивают дело лишь требования защиты и самого подозреваемого. Несмотря на то что власти Белорусской Советской Социалистической Республики идут нам навстречу и мы заручились поддержкой со стороны генерального консульства ПНР в Минске, розыск потенциальных свидетелей на территории СССР потребует продолжительного времени.

— Другого я и не ожидал, — буркнул Качановский. — Весьма сомнительна целесообразность такого розыска. Боюсь, что адвокат Рушиньский заинтересован только в одном — взвалить на наши плечи побольше работы и создавать всевозможные завалы на пути расследования. Готов поспорить на что угодно — он тоже не верит в невиновность своего подзащитного.

— Возможно, вы и правы, — согласился прокурор, — но как защитник он полагает, что обвиняемый имеет право использовать любой шанс для доказательства своей невиновности. Вот почему Рушиньский выдвигает одно требование за другим.

— А мои люди должны по его прихоти, — возмутился офицер милиция, — забросить на несколько месяцев все свои дела и разгребать пыль в старых архивах бывшего Государственного управления по репатриации.

— Удалось кого-нибудь найти?

— Похвалиться особенно нечем. Выявили небольшую группу граждан, проживающих в окрестностях Несвижа. Они подтвердили, что гитлеровцы вырезали всех жителей деревни Бжезница, в которой, кстати, проживало несколько человек с фамилией Врублевский. В основном это потомки мелкопоместной шляхты, обосновавшейся в тех краях с прадедовских времён и кормившейся щедротами магнатов Радзивиллов, которым принадлежали огромные Несвижские латифундии. Никто из тех, кого мы нашли, не слышал о чудесном спасении одного из этих Врублевских и его дальнейшей судьбе. В общем, Баумфогель позаботился о безупречной легенде. Она помогла ему внедриться в партизанское движение, а затем вступить в Войско Польское, где он сумел заполучить фальшивые документы на имя Врублевского.

— Всё это мы и должны ему доказать, — заметил прокурор. — Вот почему работа ваших сотрудников и розыск на территории Белоруссии приобретают для нас особое значение.

Выждав несколько дней, Качановский позвонил адвокату Рушиньскому и попросил его заглянуть при случае в столичную комендатуру милиции. Адвокат не заставил себя долго ждать и на следующий день появился в кабинете подполковника. После взаимного обмена подозрительно сердечными приветствиями офицер милиции сразу, фигурально выражаясь, взял быка за рога:

— Мне приятно сообщить вам, пан меценас, — сказал он, — что. мы сделали всё от нас зависящее для того, чтобы ваши претензии были удовлетворены в кратчайший срок.

— Такая радостная весть — бальзам для моей души, — ответил Рушиньский. — Я постоянно помню, что моё сотрудничество с вами, пан подполковник, всегда развивалось— и в прошлом вы неоднократно могли в этом убедиться — наилучшим образом. Если милиция временами и допускала в своей работе какие-то промахи, а это случалось, как все знают, довольно часто, я, со своей стороны, старался сделать всё необходимое, чтобы направить её на путь истинный.