Фотография в профиль - [18]

— Он был тогда, наверно, совсем молод?

— Да, для своей должности очень молод. Мне было девятнадцать, а он — имея уже звание гауптштурмфюрера СС — был старше меня всего лет на пять, не больше. Окончил, кажется, специальную школу гестапо и, работая в Sicherheistdienst[10], приглянулся её руководителю Гейдриху, который позднее заботился о продвижении своего любимца. Этим объясняются и его молниеносная карьера, и быстрое — через ранг — присвоение очередных офицерских званий

— Вам известна дальнейшая судьба Рихарда Баумфогеля?

— Я немного слышал о нём после войны от знакомых и друзей из Брадомска. После того как на Рихарда Гейдриха было совершено покушение — это произошло в Праге двадцать седьмого мая 1942 года, — Баумфогель потерял в его лице влиятельного покровителя. А врагов у него всегда хватало. Поэтому он продержался на должности шефа гестапо в Брадомске ещё всего лишь неполный год. А затем, как обычно бывало в таких случаях, его прикомандировали к какой-то дивизии войск СС и отправили на восточный фронт. Там он, кажется, или погиб, или пропал без вести в июле 1943 года в великой битве на Курской дуге. Во всяком случае так про него потом говорили сотрудники гестапо в Брадомске. Как бы там ни было, но после января 1943 года никто никогда в этом городе Баумфогеля не видел.

— Любопытное совпадение некоторых дат, — заметил подполковник.

— О чём вы?

— Извините. Ведь вас не знакомили с показаниями, а точнее, с рассказом Баумфогеля. Он утверждает, что его зовут Станислав Врублевский и что он якобы родился в небольшой деревеньке, расположенной рядом с городом Несвиж. В этой деревеньке гитлеровцы провели такую эффективную карательную операцию, что в живых не осталось, кроме него, ни единого человека. А его якобы отец отправил утром в лес, и благодаря этому парень сохранил себе жизнь. Позднее он некоторое время скитался по соседним деревням, пока не надумал в конце концов двинуться пешком в Люблин к какому-то дальнему родственнику. Это путешествие длилось почти год и закончилось его вступлением в партизанский отряд, действовавший под Парчевом. Там наш мнимый Врублевский узнал, что его родственник в Люблине уже не живёт, и решил остаться в этом отряде. Затем он вроде бы участвовал в боях в яновских лесах. Когда гитлеровцы разгромили местные формирования Дрмии Крайовой, он спасся, прячась в болотах. После освобождения Люблина от фашистов сразу же вступил в Войско Польское. Сам Баумфогель, или Врублевский, уверяет, что никто не ножет подтвердить факт его пребывания в партизанском отряде.

— Ловко скроено, — заметил Бараньский. — Все даты удивительно сходятся. Может, в этой истории есть какая-то доля истины?

— Какая же, по-вашему?

— Гитлеровцы неоднократно пытались внедрять в партизанские отряды своих людей. Баумфогель с его прекрасным знанием польского языка мог быть идеальным немецким агентом.

— Пожалуй.

— После поражения аковцев, развивал сбою мысль Бараньский, — наш «партизан» мог получить новый приказ: проникнуть в регулярные части Войска Польского, чтобы там продолжать свою шпионскую миссию.

— Складно получается.

— История военной разведки знает сотни таких случаев.

— Надо бы ещё добавить, что наш клиент не боялся рисковать своей жизнью, был дважды ранен, награждён двумя «Крестами Храбрых» и даже орденом «Виртути Милитари». Зачем шпиону так рисковать? Как офицер милиции я обязан проработать все версии этого загадочного дела.

— На ваш вопрос тоже можно легко ответить. Гитлеровский шпион или попросту дезертир из дивизии войск СС в один прекрасный момент понял, что «Гитлер капут» и пора искать безопасное убежище в Польше. Ведь в фашистской Германии дезертиру грозила смерть через повешение. В Гданьске гитлеровцы украсили такими «фруктами» почти все деревья вдоль дороги, связывающей Гданьск с Оливой. Долго ещё после войны гданьчане называли эту дорогу Аллеей повешенных. Наверно, Баумфогель чувствовал себя в Войске Польском намного безопаснее, чем среди своих соотечественников. Чтобы эту безопасность упрочить, необходимо было проявить себя с лучшей стороны в боях. Я лично не верю в волшебные превращения ренегатов. А именно таким ренегатом и был Баумфогель, отец которого происходит из силезских шахтёров, а мать — коренная полька из Сосновца.

— Я вижу, вы достаточно хорошо информированы о моём подопечном.

— В таком вот разговоре многое всплывает в памяти. Если бы не наша беседа, я вообще бы никогда ни с кем не стал делиться подробностями, касающимися этой личности. Ведь ни в своих научных трудах, ни в воспоминаниях я не писал специально о Баумфогеле. Упомянул о нём раза два лишь на страницах своей последней книги, причём буквально в нескольких словах.

— Да, но вы поместили его фотографию.

— Она тоже оказалась в этом издании довольно случайно. Просто мне не попался никакой другой материал о Брадомске, а этот снимок был крупный и прекрасно сохранился для репродуцирования.

— Где сейчас оригинал?

— Я взял его на время, правда не без некоторых трудностей, в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше, сделал с него несколько копий и вернул.