Фотография - [26]

И совсем не похожа на Кэт. Уж точно не на Кэт.

Как будто от нее это требуется, думает Оливер.

Оливеру доводилось общаться с самыми разными людьми. Довольно большую часть из которых составляли девушки, он пытался ухлестывать за ними, но никогда особенно не увлекался. Время от времени он водил их куда-нибудь, а потом они, как правило, уходили к кому-нибудь более настойчивому. С остальными он время от времени встречался, чтобы пообедать или пропустить по стаканчику. Кто-то остался с тех времен, когда они с Ником были партнерами. Ник и Элейн. Из-за рода их деятельности круг их общения стал чрезвычайно широк; в доме всегда были люди — те, кто, по мнению Ника, мог бы помочь в составлении какой-то из книжных серий, и он в порыве энтузиазма пригласил их к себе — бильд-редакторы, фотографы, дизайнеры. Временные помощники — нанимал их обычно Ник, а Оливер через некоторое время, когда выяснялось, что денег на зарплату сотрудникам совсем мало, вежливо увольнял. Под личный кабинет Оливера приспособили сарай, прилегавший к дому, а жил он в замызганной квартирке в ближайшем городке. В своем кабинете он занимался рутинной стороной издательского процесса, которая так утомляла Ника: переговорами с типографами, распространителями, бухгалтерами. А в доме тем временем царило веселье. Ник появлялся в сарае редко, тогда как сам Оливер был частым гостем в доме — его то и дело звали, чтобы познакомить с очередным гениальным фотографом или талантливым писателем. Много часов он провел за кухонным столом — за обменом идеями над бокалами из дешевого красного стекла. Элейн часто присутствовала при подобных обсуждениях, тут же возилась Полли, совсем малышкой на детском стульчике, на его глазах она училась ходить, потом пошла в школу. Иногда приходила и Кэт.

Оливер не принимал особенного участия в жарких творческих спорах за кухонным столом. Если требовалось, он мог быстренько подсчитать что-нибудь, а если обсуждаемый проект казался ему совсем уж запредельным, вежливо напоминал о затратах и перспективах. Но не особенно настаивал: он быстро понял, что надо попросту поговорить с Ником немного позже — вполне может статься, что от былого энтузиазма не останется и следа. К тому же Оливеру эти сборища нравились. Нравились кокетливые барышни с папками рисунков, время от времени он пытался волочиться за какой-нибудь из них. Впечатляли знатоки того и спецы по этому — как раз те самые авторы, которых им не хватало… или не те. Он четко понимал собственную роль: ласковый «голос разума», практичный Оливер, который, как никто, умеет справляться со скучной бумажной работой и может расставить все по местам. Но порой казалось, что он тоже обрел «защитную окраску», тоже стал принимать активное участие в творческом процессе. Вносить скромный, но необходимый вклад в составление грандиозных планов. Вносил его самим своим присутствием, тем самым становясь неотъемлемой частью того кружка, что собирался за кухонным столом в доме Элейн, тогда как многие другие приходили и уходили. Какое-то время он встречался с девушкой-дизайнером, которую нанял Ник. И подружился с человеком, знавшим все-все о ветряных мельницах. Его непременно приглашали на воскресные сборища за обедом, как запасной водитель он приходился весьма кстати, когда вся компания отправлялась куда-нибудь на экскурсию или пикник. Тогда жизнь кипела ключом: рискованные начинания, заманчивые проекты, новые люди, которых находил вездесущий Ник. Оттого, наверное, Оливеру и изменил присущий ему прагматизм, потому он и не заметил угрожающих признаков краха, а когда спохватился, было уже поздно. И в один прекрасный день он принялся считать, высчитывать и пересчитывать, подыскивая в расчетах даже не спасательный круг — соломинку, за которую можно было ухватиться, но тщетно.

«Боюсь, я снова вас подвел», — отчего-то он сказал это Элейн, не Нику. И до сих пор помнит, как подивился спокойствию, с которым она воспринимала происходящее. Ее муж вот-вот станет банкротом, а она ничего, бодра и весела. «Мы справимся, — сказала она тогда. — У меня есть кое-какие планы. А что будешь делать ты, Оливер?»

И у него планы имелись. Он четко понял, чем хочет заниматься, в тот самый момент, когда стало ясно, что издательскому дому «Хэммонд и Уотсон» пришел конец. Он вполне освоил компьютер, ему это нравилось. Ловко увильнув от ответа на предложение Ника о дальнейшем сотрудничестве, он занялся собственными делами и скоро отдалился от него. Порой он вспоминает о тех годах с чувством легкой ностальгии, но по большей части наслаждается вновь обретенной уверенностью и тем, что может полностью контролировать ситуацию. Безупречная работа и безупречное состояние банковских счетов приносят ему колоссальное удовлетворение.

Сандра почти ничего не знает ни о Нике, ни о Элейн. А о Кэт и того меньше. Она в курсе, что раньше Оливер занимался издательским делом в классическом смысле слова и что его партнер был душой и идейным вдохновителем предприятия, правда, с чересчур буйной творческой фантазией — из-за него издательство в конце концов и прогорело.

Оба — и Сандра, и Оливер — предпочитают не распространяться о своем прошлом. Сандра в разводе, но Оливер не в курсе того, как, когда и почему это случилось. «Было и прошло, — быстро говорит Сандра. — А раз прошло, то и хватит об этом». Точно так же она не настаивает и на том, чтобы Оливер рассказывал ей о своем прошлом. Между ними существует негласное соглашение: каждый когда-то жил другой жизнью, и для столь позднего союза жизненно необходимо уважительно относиться к нежеланию партнера рассказывать о ней. Оливер обнаруживает, что прошлое Сандры ему совсем неинтересно. Конечно, здесь есть повод задуматься: а нет ли тут нездоровой отчужденности? Но он напоминает себе о достоинствах Сандры и о том, почему с ней так легко и удобно: она прекрасный работник, невозмутимый человек и отличная хозяйка. У нее неплохая фигура — вполне себе сексапильные, но не откровенно провоцирующие формы. Она лихо водит автомобиль; сам он разлюбил сидеть за рулем. И мясо по-французски она готовит так, что пальчики оближешь.