Фотограф - [15]
Замечу кстати, что некрасивые мужчины зачастую лукавят перед окружающими и перед самим собой, заявляя: «Мне бы добрую преданную девушку – любую!». А сами обязательно влюбляются в самую красивую.
В последнее время в кафе зачастила Полин – миловидная, слегка анемичная молодая женщина, решившаяся подрабатывать продажей любви, чтобы прокормить себя и крохотную дочурку. Полин навевала на Алена чувство грусти, так как была слишком утонченной, слишком ранимой для выбранной роли. Жизнь сыграла с ней злую шутку. Она обладала достаточным запасом нравственной прочности, чтобы не оказаться на дне Сены, но оказалась на другом дне – социальном. Полин не пользовалась особым успехом. Она была умна – а разве мужчин, переполненных желанием, интересует уровень интеллекта партнерши? Она была застенчива – а кому нужна застенчивая шлюха?
Ален иногда оплачивал Полин ужин – в те вечера, когда та оставалась без клиентов. Ален жалел Полин, от души желал ей счастья. Но у мужчин жалость никогда не перерастает в любовь.
Ей же Ален признался, что безнадежно влюблен в Оди. Как будто это не было видно каждому, кто не слеп.
Ален хотя и отдавал себе отчет, что он далеко не красавец, в грезах видел своей женой Одетту. Он, бесспорно, заметил, что Одетта увлеклась Жожо, но убаюкивал себя тем, что ее ослепление быстро пройдет. Тем более что он видел тщательно скрываемое от Одетты – многочисленные интрижки Жожо, в том числе и с Жюли. А вот этот факт Алену хотелось бы донести до Одетты. Только как? Как?
Не смея открыть горькую истину любимой, Ален решил положиться на счастливый случай, который лишит Оди иллюзий. Резонная мысль, что даже в случае низвержения Жожо с воздвигнутого Олимпа Оди вряд ли полюбит Алена, даже не приходила тому в голову. Как же часто влюбленные лгут сами себе!
С некоторых пор Ален не расставался с портативной фотокамерой. Сравнительно недавно такая модель заменила громоздкий ящик с треногой и черной плотной шалью. Даже сегодня, когда цифровые фотокамеры распространены повсеместно и доступны даже ребенку, пленочные фотоаппараты все еще применяются и по конструкции не особенно отличаются от тех, первых, одним из которых и пользовался Ален. Браво, Оскар Барнак [16]!
Поняв, что его таланта хватает лишь на создание лубочных картинок, Ален прибегнул к хитрости. Приобрел подержанную фотокамеру, напечатал массу снимков с людьми, животными, городскими пейзажами, интерьерами. Теперь для картин он делал беглый набросок, а дома из массы фотографий подбирал подходящую натуру, заполнял эскиз деталями и доводил картину до конца.
Под лабораторию Ален приспособил чуланчик, куда и снес все необходимое оборудование: красный фонарь, увеличитель для проявки фотографий, кадрирующую рамку. И всякую прочую мелочевку: бачок, кюветы, щипцы, баночки с реактивами. Печатал фотографии Ален только глубокой ночью, когда никакой случайный посетитель невольно не вынудит его отвлечься от работы. А это верный путь испортить кадр, так как качество снимка зависело от времени проявления. Чем дольше действие проявителя – тем больше соли серебра на снимке превращается в серебро металлическое, черное. Сам же процесс проявления не прекращается до тех пор, пока снимок не окунуть в фиксаж. По сути – в раствор уксуса. Не додержишь в проявителе – и снимок будет блеклым, «рыхлым». А продержишь фотографию лишнее время – и снимок «почернеет». И время это не измерялось, а зависело от интуиции фотографа.
Ален, неизбежно испортив первые фотоснимки, постепенно освоил эту премудрость и даже увлекся фотографией, хотя даже себе боялся в этом признаться.
Со временем он приноровился компоновать даже на портретах имеющиеся фото кистей рук, плеч, шеи. Главное было уловить хоть слабое сходство с оригиналом.
И все чаще Ален уходил в город на фотоохоту. Фотографировал все подряд: цветы, камни, какие-то совершенно незначащие предметы. Особенно любил снимать ночью, когда улицы пустынны, и нет необходимости опускать взгляд, инстинктивно пытаясь скрыть уродство.
Он снимал ночной Париж, причем не помпезный, аристократический, а Париж повседневный: бедные районы, где в тесноте ютились иммигранты, а через узкие улочки были натянуты бечевки с застиранным бельем; уставшую прачку; небогатых клиентов дешевых кафе. Ночной Париж был сравнительно безлюдным. Поэтому на фотографиях Алена частенько бывали одинокие фигуры на фоне сумрачных безлюдных улиц: возвращающаяся с работы поденщица; бродяга, проверяющий мусорный бак; запоздалый посетитель недорогого бара.
Но что интересно: фотографии получались удивительно красивыми. Ален как будто бросал быстрый взгляд украдкой – и схватывал в личности самое лучшее, сокровенное, не просто внешность человека, а его душу.
Магический реализм его снимков был такой мощный, что на них стареющий грузчик казался Аполлоном, а уставшая проститутка – Мадонной; спесивый самовлюбленный красавец мог выглядеть самодовольным индюком, а малограмотный каменщик – юношей исключительной красоты с выразительным взглядом. Зато безмолвные неподвижные химеры и горгульи Нотр-Дама на фотографиях Алена казались настолько живыми, что, посмотрев на них всего лишь мгновение, хотелось в ужасе бежать как можно дальше, слыша вослед угрожающее шипение и надеясь, что они прочно пригвождены к своему каменному помосту.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.